Вот и глядел Хрик за добром, да и за молодыми обозниками заодно, нет-нет да и косящимися в сторону гитарных перезвонов.
– Достопочтенный герр Хривроник! К вам с разговором путники.
Парнишка в добротной меховой безрукавке коротко поклонился и, дождавшись одобрительного кивка караванщика, споро шагнул из освещенного костром круга, впрочем, не оставив хозяина наедине с незнакомцами (мало ли что), а остался приглядеть, для пущей важности положив руку на оголовье заправленного за пояс топора.
На смену отроку пришел высокий худощавый блондин. Одет мужчина был откровенно по-бедняцки, но высокомерия во взгляде хватило бы и на дюжину казнокрадов. Затянувшаяся пауза грозила и вовсе перейти в неприлично немую сцену: караванщик, как человек, которого собирались просить (а с чем еще мог пожаловать знатный оборванец?), не собирался облегчать задачи пришлому и начинать разговор первым. Илас же, как не привыкший гнуть спину в поклонах и одалживаться, подбирал слова, не идущие вразрез с его гордостью.
– Не откажите, досточтимый герр Хривроник, выслушать просьбу двух путников, – наконец-таки промолвил блондин.
– И в чем же эта самая просьба будет? – хитро прищурился Хрик. В клубах дыма его лицо, и без того обманчиво-добродушное, вовсе расплывалось, вызывая у Вассы ассоциации с блинами, что пекли накануне сжигания чучела Ульраны-зимы.
– Разреши нам присоединиться к твоему каравану, – сказал, как в Илреть нырнул, Илас.
Обозник причмокнул, выпуская очередной клуб едкого дыма, покрутил трубку в руках и задумчиво произнес:
– Нет.
О причинах отказа Илас спрашивать не стал – не было привычки у него просить, а уж выпрашивать милости и подавно. Да и Васса понимала: не такой перед ними был человек, чтобы менять свое решение.
Выйдя за обозный круг, двое переглянулись. В голове каждого из них был вопрос: «Стоит ли пытать счастья у цыган?» И если Вассария склонялась к тому, что стоит, то Илас – пробовать незачем. Однако озвучить свою позицию мужчина не успел. Девушка поддернула юбки и решительно направилась туда, где так красиво плакала о потерянном гитара.
– Эйрла, ромалэ! – Голос звонкий, озорной, будто и не провела целый день в седле, а только что выпила хмельного вина и готова станцевать. – Заботливой ночи и легких дорог!
Мысленно Васса себя похвалила. Так и надо. Дед как-то рассказывал о цыганах, вернее, об одном из кочевого братства, который и научил его многим шулерским приемам. О той босяцкой поре старик Хайроллер вспоминал редко. И сейчас эти-то воспоминания девушка старательно воскрешала в памяти. Что и как стоит сказать, как посмотреть, чего дождаться.
– Ай-ней, ты глянь, Земар, какую красавицу к нам занесло! – Смуглая женщина сверкала монистами и тремя парами серег в ушах. Про такую язык не повернется сказать – толстая, точнее всего будет – хозяйка. Хозяйка себе, своей дороге и своей жизни. Хитрая? Скорее, мудрая, она за одно мгновение оценила пришедших.
Если про мужчину, что стоял чуть поодаль, ей было все ясно, то девушка оказалась клубком, в котором перемешалась пряжа разных цветов. И не разобрать, какая же из нитей главная, а какие накручены заботливой хозяйкой-судьбой поверх основного мотка.
Земар, степенный мужчина с курчавой бородой, в которой основательно поселилась седина, перебирал струны, искоса поглядывая на пришлых. Эка невидаль – чужаки? А вот то, что девка говорит, как своя, таборная, насторожило. Жила среди цыган? Иль ушла следом за кем в табор? То, что не рожденная в кибитке – это видно.
– Красавицу не по глазам привечать надо и не по лицу. Женская красота, она в танце видна. Сможешь сплясать так, чтобы душа наизнанку вывернулась?
Необычный диалог. Притихли и остальные, гревшиеся у костра. Стало интересно. Земар-конокрад редко чужаков привечает, чаще наоборот. Если какие залетные драгуны придут послушать песен да посмотреть на молодых красавиц табора, то лишь зыркнет. И всем понятно: ублажить, напоить, заговорить… а там уж вояки сами все деньги отдадут. На тех, что погадать приходили, цыган и вовсе не смотрел. Мало ли дурех и дураков по свету ходит? Наплести им о том, что было и чего не было, любая дочь дорог может. С теми же, кто коней покупал и серьезные дела заказывал, Земар говорил особо и сразу отдельно, не при таборе. Эти же – вроде и чужие, но…
Лицедейка сумела поймать его ощущение. Недоверие, подкрепленное интересом. Так собаки, впервые встретившиеся, принюхиваются к родичу, решают: то ли сцепиться в сваре, то ли побежать бок о бок. Она поняла, что от того, сумеет ли станцевать так, как ожидает цыган, сидящий с гитарой, зависит, примут ли их, или даже не стоит рот открывать с просьбой.
О том, что вести себя здесь стоит как-то по-другому, нежели с обычными обозниками, Илас подозревал, но вот как это «по-другому» – не представлял даже в общих чертах. Поэтому, не понимавший ничего в происходящем, счел за лучшее вообще не открывать рта.