Друд, или Человек в черном

— А потом, когда господину Эдмонду стукнуло восемнадцать, — продолжал старый Рофф, — опекуном назначили меня, хотя это, конечно, была формальность, связанная с финансовыми вопросами. К тому времени господин Эдмонд уже давно снимал комнаты в Сити, а поскольку условия завещания были очень щедры и недостаточно четко сформулированы, господин Эдмонд с юных лет мог получить — и получил — доступ к своему капиталу практически без надзора взрослых. Но так как я в течение многих лет управлял этим капиталом — в далеком прошлом я вел юридические дела деда молодого Эдмонда, видите ли, а по завещанию его покойных родителей мне передавались на хранение все счетные книги на наследство и…

— Как умерли родители мистера Диккенсона? — спросил я.

Может показаться, будто я грубо перебил старика, но на самом деле я задал вопрос, когда мистер Рофф сделал паузу, чтобы перевести дух.

— Умерли? Так ведь они погибли в железнодорожной катастрофе! — сказал он, продышавшись.

«Ага!» — прозвучал у меня в уме многозначительный голос сержанта Каффа. Диккенсон привлекает к себе внимание Чарльза Диккенса на месте страшного железнодорожного крушения, а родители самого юноши погибли при аналогичных обстоятельствах. Едва ли это случайное совпадение. Но что оно означает?

— А где произошла катастрофа? — спросил я, делая пометки в своей записной книжке. — Надеюсь, не под Стейплхерстом?

— Под Стейплхерстом! Боже правый, нет! Как раз под Стейплхерстом сам господин Эдмонд получил телесные повреждения и был спасен вашим работодателем, мистером Чарльзом Диккенсом!

— Чарльз Диккенс не мой…

Я умолк, не закончив фразы. Пускай себе старый болван пребывает в заблуждении, будто я работаю на Диккенса. Может да же, это развяжет ему язык… впрочем, язык у него и так мелет без устали.

— Вернемся к вопросу об опекунстве, — промолвил я, нацеливая карандаш в записную книжку. — Значит, в настоящее время вы и являетесь опекуном и финансовым консультантом Эдмонда Диккенсона?

— Да нет же! — воскликнул Рофф. — Во-первых, обязанности опекуна почти год назад перешли от меня к другому лицу, более пригодному для такой роли, а во-вторых, господин Диккенсон в нынешнем году достиг совершеннолетия. Четырнадцатого сентября он отметил свой двадцать первый день рождения. По моему распоряжению Смолли каждый год посылал ему наши сердечные поздравления. Но только не на сей раз.

— А почему на сей раз вы обошлись без поздравлений, мистер Рофф?

— Ни я, ни Смолли понятия не имеем, куда ему писать, мистер Коллинз, — с самым удрученным видом признался Рофф.

Я вдруг исполнился печальной уверенности, что молодой Диккенсон являлся единственным клиентом старика — единственным клиентом этого преданного служителя закона, который трудился без устали, ежедневно приходя в свою убогую каморку с утра затемно и покидая рабочее место поздно вечером, спустя долгое время после захода невидимого солнца.

— Не могли бы вы сказать мне, кто был последним опекуном мистера Диккенсона — вплоть до его совершеннолетия, наступившего два месяца назад? — спросил я.

Мистер Рофф рассмеялся.

— Вы шутите, мистер Коллинз!

Я посмотрел на него суровейшим из взглядов сержанта Каффа.

— Уверяю вас, я нисколько не шучу, мистер Рофф.

Тень замешательства пробежала по лицу старика — так тень облака проносится по безотрадному зимнему полю.

— Но как же не шутите, мистер Коллинз? Ежели вы явились по поручению мистера Чарльза Диккенса, как вы утверждаете, тогда вам должно быть известно, что по просьбе самого господина Эдмонда законное опекунство и все права управления финансовыми делами господина Эдмонда в начале января сего года перешли от меня к мистеру Чарльзу Диккенсу. Я решил, что вы здесь именно поэтому, а значит, я вправе свободно говорить о делах своего бывшего клиента… Мистер Коллинз, что же вам здесь надобно?

Я едва замечал плотные вереницы экипажей на улицах, когда шел по направлению к Дорсет-Сквер и своему дому. И не замечал приземистого мужчину, нагнавшего меня и зашагавшего рядом в ногу со мной, покуда он не заговорил:

— И чем, по-вашему, вы занимаетесь, мистер Коллинз?

Разумеется, это был чертов инспектор Филд! Чье лицо сейчас казалось краснее обычного, а почему — от студеного ли ветра или от старости и пьянства — я не знал и не желал знать. Под левой подмышкой он зажимал какой-то сверток и левой же рукой придерживал шелковый цилиндр, чтобы его не сорвало ветром.

Я остановился посреди потока людей, точно так же придерживающих головные уборы, но инспектор Филд отнял руку от своего цилиндра, подхватил меня под локоть и повлек за собой, словно одного из бесчисленных бродяг, каких в свое время задерживал в ходе ночных дежурств.

— Мои дела вас не касаются! — заявил я.

Голова у меня все еще шла кругом после открытия, сделанного в конторе старого барристера.

— Меня интересует Друд, — прорычал инспектор. — И он должен интересовать вас! С какой такой стати вы встречались с Диккенсом два дня подряд, а потом помчались обратно в Лондон, чтобы поговорить с восьмидесятилетним адвокатом?