Друд, или Человек в черном

— Не имеет значения, — ответил я, сожалея, что не продумал поосновательнее вводную часть вымышленной истории, призванной стать ловушкой для Неподражаемого. — Просто случайный знакомый по клубу.

— Почему не имеет? Вполне возможно, ваш клубный знакомец солгал вам, — беспечно промолвил Диккенс.

— Солгал? С чего вы взяли, Чарльз?

— Я точно помню, как молодой Диккенсон говорил мне, что ни дня не учился в университете и никогда не переступал порога ни одной школы, — сказал Диккенс. — Похоже, у бедного сироты были домашние учителя, один хуже другого.

— Ну… — Я прибавил шагу, нагоняя Диккенса. — Может, они и не школьные друзья, но этот Барнаби…

— Или Бертрам, — сказал Диккенс.

— Да. В общем, этот парень…

— Или Бенедикт.

— Да. Вы позволите мне продолжить, Чарльз?

— Пожалуйста, дорогой Уилки! — Диккенс улыбнулся и сделал приглашающий жест.

Стайка серых птиц — куропаток или голубей — сорвалась с живой изгороди перед нами и взмыла в синее небо. Диккенс на ходу вскинул трость к плечу, словно ружье, и спустил воображаемый курок.

— Так вот, по словам этого парня, невесть откуда знавшего молодого Диккенсона, в прошлом году Диккенсон самолично сообщил ему, что он, Диккенсон, за несколько месяцев до своего совершеннолетия в законном порядке поменял опекуна.

— Вот как? — только и промолвил Диккенс. Равнодушно-вежливым тоном.

— Да, — сказал я и выжидательно умолк.

Мы прошли ярдов сто в молчании.

Наконец я метнул свою «бомбу».

— Этот самый парень…

— Мистер Барнаби.

— Этот самый парень, — упрямо продолжал я, — как-то случайно оказался по делам в банке своего друга Диккенсона и случайно услышал там…

— Что за банк? — осведомился Диккенс.

— Прошу прощения?

— О каком банке вы говорите, дорогой Уилки? Вернее, о каком банке говорил друг молодого Диккенсона?

— Банк Тилсона, — ответил я, ощущая сокрытую в этих двух словах силу.

У меня было такое чувство, будто я делаю решающий ход слоном, прежде чем объявить мат. Кто-то (кажется, сэр Фрэнсис Бэкон) сказал: «Знание — сила» — и я сейчас обладал сокрушительной силой, порожденной знанием, добытым инспектором Филдом.

— А, да. — Диккенс легко перепрыгнул через ветку, валявшуюся на песчаной дорожке. — Я знаю этот банк… ужасное старомодное, кичливое, тесное, полутемное, уродливое заведение, пропахшее плесенью.

К этому моменту я уже почти (но не совсем) потерял нить разговора, призванного стать петлей, чтобы заарканить совесть этого короля.

— Достаточно надежный банк, чтобы перевести примерно двадцать тысяч фунтов на счет нового опекуна Эдмонда Диккенсона, — с расстановкой проговорил я и задался вопросом, не добавил ли бы здесь мой сержант Кафф «ха-ха!».

— Ко всем перечисленным выше определениям я бы еще добавил «неосмотрительное», — хихикнул Диккенс. — Никогда больше не буду иметь никаких дел с банком Тилсона.

Я невольно остановился. Диккенс сделал еще несколько шагов и тоже остановился, явно слегка раздосадованный, что мы нарушили темп ходьбы. У меня бешено колотилось сердце.

— Так значит, вы не отрицаете, что получили там деньги, Чарльз?

— Отрицаю? С чего бы мне отрицать, дорогой Уилки? О чем вы, собственно, говорите?

— Вы не отрицаете, что стали опекуном Эдмонда Диккенсона и перевели примерно двадцать тысяч фунтов — все состояние молодого человека — из банка Тилсона на свой счет в собственный банк?

— Не отрицаю и не собираюсь отрицать! — рассмеялся Диккенс. — Оба ваши утверждения являются констатацией фактов, а следовательно, соответствуют действительности. Ну же, пойдемте.

— Но… — проговорил я, нагоняя Диккенса и стараясь попасть в ногу с ним. — Но… когда я недавно спросил вас, знаете ли вы, где сейчас находится молодой Диккенсон, вы сказали, что понятия не имеете — мол, слышали только, будто он уехал в Южную Африку или еще в какие-то дальние края.

— И это чистая правда, — сказал Диккенс.

— Но вы же были его опекуном!

— Только по названию, — сказал Диккенс. — И только в течение нескольких недель, остававшихся до совершеннолетия бедного мальчика и его вступления в полные права наследства. Оп полагал, что оказывает мне честь, назначая меня своим опекуном, и я не счел нужным разубеждать его. Безусловно, это дело касалось только нас с Диккенсоном, и никого больше.

— Но деньги… — начал я.

— Сняты со счета по просьбе Диккенсона на следующий же день после того, как он достиг совершеннолетия и получил право распоряжаться своим капиталом по собственному усмотрению, дорогой Уилки. Я имел удовольствие выписать юноше чек на всю сумму.

— Да, но… почему через ваш банковский счет, Чарльз? Это же лишено всякого смысла.

— Разумеется, — согласился Диккенс, снова хихикнув. — Юный сирота, по-прежнему считавший, что обязан мне жизнью, хотел видеть мою подпись на банковском чеке, с которым он вступал во взрослую жизнь. Все это глупости, конечно, но от меня требовалось единственно принять перевод и выписать парню чек. Его бывший стряпчий и консультант — мистер Рофф, кажется, — уладил все дела с обоими банками.

— Но вы сказали, что понятия не имеете, куда уехал Диккенсон…