Друд, или Человек в черном

Пробудись в благости!

Ты пребываешь в благости!

Гор из Эдфу пробуждается к жизни!

Боги восстают ото сна, дабы поклониться духу твоему,

О, священный крылатый шар, взмывающий в небо!

Ты, пронзающий небо огненный шар,

Каждый день заливаешь землю светом с востока,

А потом скрываешься на западе, дабы провести ночь в Иунете.

О ты, Гор из Эдфу,

Который пробуждается в благости,

Великий бог неба в многоцветном оперенье,

Восстающий над горизонтом,

Огромный крылатый шар, охраняющий святилища!

И ты пробудись в благости!

Айхи, который пробуждается в благости,

Великий бог, сын Хатхор,

Возвеличенный Златоликим из Нетеров!

Пробудись в благости!

В благости!

Айхи, сын Хатхор, пробудись в благости!

Прекрасный лотос Златоликого!

И ты пробудись в благости!

Пробудись в благости, Харсиесис, сын Осириса,

Бесспорный наследник, потомок Всемогущего,

Порожденный Уненнефером Победоносным!

И ты пробудись в благости!

Пробудись в благости, Осирис!

Великий бог, пребывающий в Иунете,

Старший сын Геба!

И ты пробудись в благости!

Пробудитесь в благости, Нетеры, и Нетеруты,

И Эннеады, окружающие Всевеличайшего!

И вы пробудитесь в благости!

Я пробудился в темноте, в мучительных корчах и в совершенном смятении.

Никогда прежде мне не снились одни только слова, звучащие напевным речитативом слова, причем на незнакомом мне языке, с которого, впрочем, мой ум — или мой скарабей — невесть почему легко переводил на английский. Приторный запах курений и маслянистого дыма все еще щекотал мои ноздри. Эхо давно умерших голосов звенело в моих ушах. Перед взором моим — точно остаточное изображение в виде красного круга на сетчатке глаза после долгого смотрения на солнце — стояли нетеры, боги Черной Земли: Нуит, богиня Звезд; Аст, или Исида, владычица Небес; Асар, или Осирис, бог наших Предков; Небт-Хет, или Нефтис, богиня Смерти, которая не вечна; Сути, или Сет, Враг; Гор, или Хор, владыка Грядущих Вещей; Анпу, или Анубис, проводник в Царстве Мертвых; Дахаути, или Тот, хранитель Книги Жизни.

Скарабей возился в моем черепе, причиняя дикую боль, и я пронзительно закричал в темноте.

На мой крик никто не пришел — ночь стояла в самой глухой поре, дверь спальни была закрыта, а Кэролайн и ее дочь спали внизу, тоже за закрытыми дверями, — но когда эхо воплей стихло в моем истерзанном мозгу, я осознал, что нахожусь в комнате не один. Я слышал чье-то дыхание. Я ощущал чье-то присутствие подсознательно воспринимая не токи живого тепла, по каким мы порой узнаем, что рядом с нами в темноте находятся другие люди, но исходящий от незримого существа холод. Казалось, будто кто-то вытягивает остатки тепла из воздуха.

Я нашарил на комоде спички и зажег свечу.

На деревянном стуле в ногах кровати сидел Второй Уилки. Он был в черном широком пальто, что я выбросил несколько лет назад; на коленях у него лежала планшетка с чистым листом бумаги. В левой руке он держал карандаш. Ногти у него были обгрызены сильнее, чем у меня.

— Чего тебе надо? — прошептал я.

— Я жду, когда ты начнешь диктовать, — сказал Второй Уилки.

Я снова машинально отметил, что голос у него не такой низкий и звучный, как у меня. Но с другой стороны… разве кто-нибудь слышит по-настоящему тембр собственного голоса?

— Что диктовать? — прохрипел я.

Второй Уилки молча ждал. Сердце мое сократилось добрую сотню раз, прежде чем он наконец промолвил:

— Ты хочешь продиктовать мне описание твоих снов или следующую часть «Лунного камня»?

Я заколебался. Это наверняка какая-то ловушка. А вдруг, если я сейчас не начну диктовать подробный рассказ о ритуалах, посвященных богам Черной Земли, скарабей примется прогрызать ход наружу в затылочной или лицевой кости? Неужели последним, что я увижу в жизни, будут огромные жвалы, вылезающие у меня из щеки или глазницы?

— «Лунный камень», — сказал я. — Но я буду писать сам.