Друд, или Человек в черном

— Лиззи будет гораздо проще найти приличную партию и снискать расположение в обществе, коли она предстанет дочерью добропорядочного семейства, — продолжала Кэролайн.

Я по-прежнему не поворачивался к ней.

Шагавший по противоположному тротуару молодой человек в сером костюме, слишком светлом и слишком легком для капризной весенней погоды, остановился, мельком посмотрел на наш дом, взглянул на часы и пошел дальше. Это был не Джозеф Клоу. Может, один из агентов инспектора Филда? Хотя вряд ли кто-нибудь из людей инспектора обнаглел до такой степени, тем более что меня было хорошо видно в эркерных окнах на первом этаже.

— Она должна носить фамилию своего отца, — заявила Кэролайн.

— Она и носит фамилию своего отца, — ничего не выражающим голосом сказал я. — Твой муж дал ей свою фамилию, пусть даже больше ничем не облагодетельствовал ни одну из вас.

Я уже упоминал, дорогой читатель, что именно Кэролайн вдохновила меня на создание «Женщины в белом». Когда летом 1854 года мы с братом Чарли и моим другом Джоном Миллесом натолкнулись на призрака в белых одеждах, вылетающего из сада некой виллы в северном районе Лондона (разумеется, это была Кэролайн, убегающая от своего мужа, грубого скота, который, сказала она, удерживал ее в заточении посредством гипноза), из нас троих один я бросился за ней. И поначалу я даже поверил горестному рассказу Кэролайн о вечном пьяном, склонном к насилию богатом муже по имени Джордж Роберт Грейвз и о том, как она жила в заточении с годовалой Кэрри, претерпевая невыразимые душевные страдания.

Через несколько лет Кэролайн сообщила мне, что Джордж Роберт Грейвз умер. Откуда у нее такие сведения, я не знал и не стал спрашивать (хотя и понимал, что она едва ли могла получить подобное известие, поскольку постоянно проживала в моем доме с той самой ночи, когда выбежала, вся в слезах, на Чарльтон-стрит в лунном свете). Но я принял новость как факт и ни разу не задавал никаких вопросов на сей счет. Все эти годы мы оба делали вид, будто она — миссис Элизабет Грейвз (я нарек ее именем Кэролайн, когда взял под свою опеку), которая подвергалась жестокому обращению со стороны мужа, пускавшего в ход магнетизм и кочергу.

Уже на первых порах нашего сожительства я пришел к мысли — и сейчас, спустя четырнадцать лет, не имел причин менять свое мнение, — что, скорее всего, летней ночью 1854 года Кэролайн убегала от сутенера или от впавшего в неистовство клиента.

— Ты сам понимаешь, какие преимущества получит наша девочка в ближайшие несколько лет, если сможет рекомендоваться дочерью благопристойного семейства, — продолжала Кэролайн, обращаясь к моей спине. Теперь голос у нее слегка дрожал.

Слова «наша девочка» разозлили меня. Я всегда относился к Кэрри с любовью и щедростью, как к собственной дочери. Но она не была таковой. И никогда не будет. Кэролайн часто прибегала к такого рода шантажу, а я имел основания подозревать, что она освоила подобные уловки еще до нашего с ней знакомства, и не собирался на них поддаваться.

— Уилки, мой милый, ты должен признать: я всегда проявляла понимание, когда ты говорил мне, что твоя болезненная престарелая мать является непреодолимым препятствием к нашему браку.

— Да, — промолвил я.

—  Но теперь, когда Хэрриет умерла, ты свободен?

— Да.

— Свободен жениться, коли пожелаешь?

— Да. — Я по-прежнему сидел лицом к окну и улице. Кэролайн подождала, не скажу ли я еще чего-нибудь. Я молчал. Спустя долгую минуту, в течение которой я отчетливо слышал каждый мах маятника напольных часов в холле, Кэролайн повернулась и вышла из кабинета.

Но я понимал: разговор не закончен. Кэролайн собиралась разыграть еще одну, последнюю свою карту — по ее разумению, выигрышную. Она не знала, что у меня самого на руках полно карт. И еще несколько припрятано в рукаве.

— …Шебуршание, постоянное шебуршание.

— Что?

Меня разбудили раньше обычного — часы показывали без малого девять, — и я не на шутку встревожился при виде выстроившихся у кровати Кэролайн, Кэрри, моего слуги Джорджа и жены Джорджа, Бесси, выполнявшей обязанности горничной.

— Что? — снова пробормотал я, садясь в постели. Вторжение в мою спальню до завтрака возмутило меня до глубины души.

— Там кто-то шебуршится, — пояснила Кэролайн.

— О чем ты говоришь? Где?

— На нашей лестнице, сэр, — промямлил Джордж, красный от смущения, что находится в моей спальне.

Он определенно явился сюда не по своей воле — Кэролайн приказала.

— На черной лестнице? — спросил я, протирая глаза.

Накануне я заснул без укола морфия, но голова все равно болела. Просто раскалывалась.

— Они уже давно слышат скребущие звуки на всех этажах дома, — сказала Кэролайн голосом громким и пронзительным, как клаксон. — Теперь я тоже услышала. Такое впечатление, будто там огромная крыса. Бегает вверх-вниз и скребется.

— Крыса? — переспросил я. — Мы же вызывали крысоловов осенью, когда делали ремонт и прокладывали новый водопровод. — Последнее слово я намеренно произнес с нажимом.

Кэролайн имела любезность покраснеть, но не отступила.

— На черной лестнице кто-то постоянно скребется.