Другая

Она удаляется в прихожую и возвращается со своей сумкой, большой кожаной сумкой восьмидесятых годов, которую я очень люблю. Мне нравится, что Алекс каждый раз, когда мы встречаемся, приходит с этой сумкой, и что ей даже в голову не пришло бы носить повсюду учебную литературу в рюкзаке, как это делают многие другие студенты. Покопавшись в сумке, Алекс извлекает оттуда какой-то четырехугольный предмет из пластика.

– Что это такое? – спрашиваю я.

Она нажимает на кнопку на боку пластикового куба, и наружу выскакивает объектив.

– Камера, – отвечает она. – Фотоаппарат полароид.

Она снимает, гостиную освещает вспышка, а потом аппарат жужжит и выплевывает фотографию. Алекс показывает ее мне, я вижу проступающее собственное лицо, становящееся более контрастным. Хорошая фотография с книжным стеллажом на заднем плане. Лицо почти полностью размыто от яркой вспышки, отчетливо выступают только глаза и губы, вид драматический, как на обложке пластинки.

– Красиво, – говорю я.

Она улыбается, удаляется на кухню. Я слышу, как она открывает еще одну бутылку вина. С бутылкой в одной руке и камерой в другой она велит мне взять бокалы и следовать за ней.

В спальне темно. В воздухе чувствуется знакомый мне по ночи, которую я провела здесь с Карлом, запах. Тогда я не задумалась над его происхождением, но сейчас понимаю, что это, вероятно, духи Габриэллы. Слабый аромат белых цветов, которые, в моем представлении, растут в тени, хрустких и элегантных. Эта мысль меня провоцирует, я уже опьянела от больших бокалов вина и теперь ощущаю, как у меня по всему телу растекается злоба. Будто она здесь присутствует, хотя ее нет. Она не может даже позволить мне ненадолго притвориться, что я живу ее жизнью. Хотя имеет все, чего мне хочется для себя. Все мои чувства одиночества, ощущение, что мне кого-то предпочли, что мне никогда не попасть на первое место, внезапно указывают в одну и ту же точку, словно стрелка компаса, нашедшая новое магнитное поле. Я хочу отомстить ей, навредить за все, что она может принимать как данность.

Я опустилась на кровать. Вдруг опять вспыхивает вспышка, Алекс снова сфотографировала меня. В тихой комнате громко раздается рычащий механический звук камеры, постукивая, выползает фотография, мое лицо быстро темнеет, обретает глубину и тени.

– Отлично, – говорит Алекс, рассматривая снимок. – Можешь снять свитер?

Я смеюсь.

– Прекрати, зачем?

– Без него будет лучше. Больше похоже на произведение искусства.

Я пьяна, но все-таки сознаю, что она лжет. Ей вовсе не хочется заниматься со мной художественной съемкой, она тоже хочет навредить им, Карлу и Габриэлле. Я как-то смутно понимаю, что это и будет местью. Это должно покарать Габриэллу, хотя я пока не соображаю, как именно.

Алекс просит меня лечь и смотреть в камеру, затем снимает еще раз. Камера вспыхивает и стучит.

– И юбку, сними юбку. И колготки.

Она зажигает лампу под потолком, я моргаю, сразу ощущая неловкость.

– Погаси, пожалуйста.

Она отрицательно качает головой.

– Нет, должно быть видно, что это здесь, в их спальне. Получится хорошо, не беспокойся. Вспышка нам сейчас не потребуется. Ты очень красива.

Дотянувшись до бокала на прикроватном столике, я выпиваю большой глоток. Алекс делает еще несколько снимков, затем просит меня снять бюстгальтер.

– Чтобы было еще больше похоже на произведение искусства?

– Именно.

Она улыбается, понимает, что я понимаю, хотя я сама не уверена в том, что поняла. Я понимаю: сейчас что-то произойдет. Она делает несколько снимков моего лица и груди, фотографии, выпадая из камеры, летят на кровать, точно тяжелые осенние листья.

– Что бы он захотел, чтобы ты делала? – спрашивает она. – Если бы тебя снимал он, какие это были бы фотографии?

Я снова тянусь за вином. Алекс опускается на кровать рядом со мной. Я сворачиваюсь возле нее калачиком, ощущаю легкое головокружение. Мне не следует больше пить. Она гладит меня по волосам.

– Он ведь едва ли удовлетворился бы, сфоткав тебя голой? – спрашивает она, поднеся губы почти к самому моему уху.

Я мотаю головой. Не удовлетворился бы. Я думаю о пакете с розовым нижним бельем. После первого раза он еще неоднократно просил меня его надевать, и я подчинялась. Я открывала ему дверь в одной прозрачной рубашке и столь же прозрачных трусиках. Его это сводило с ума, он набрасывался на меня почти агрессивно и одновременно с благодарной покорностью. Мне думалось, что пока я способна вызывать у него такие чувства, не имеет значения, что именно их вызывает. Я надела бы на себя что бы он ни попросил.

– Он захотел бы, чтобы я как-нибудь вырядилась, – тихим голосом отвечаю я. – Ему такое нравится.

– Хорошо, – говорит Алекс, поигрывая прядью моих волос. – Как бы ему хотелось, чтобы ты вырядилась?

Я сглатываю. Вообще-то я точно знаю, чего бы ему захотелось, но говорить об этом неудобно.

– Возможно… – начинаю я, – возможно, так, чтобы я выглядела моложе своих лет.