Другая судьба

– Добро пожаловать в кандидаты на ранение, на увечье, на смерть, – сказал Нойманн. – Как видишь, предыдущие лауреаты уходят.

И они снова засмеялись.

– Тут или выживешь, или подохнешь. Третьего не дано.

– Делай выбор.

И они снова засмеялись…

Адольф не смел сказать, что находит их странными, какими-то другими. Дело было не только в заляпанной грязью форме, не только в косматых бородах – желтые, восковые лица, лиловые круги под глазами и…

– Дизентерия, – сказал Нойманн, прищурившись.

– Что?

– То, что ты видишь, – следствие дизентерии. Желудки у нас выжжены. Я часами сижу на корточках каждый день. Мог бы вообще не надевать портки.

Адольф был шокирован. Никогда раньше Нойманн не говорил «портки», никогда не упоминал, что у него есть кишечник, из которого…

– Ты привыкнешь, – решительно заключил Нойманн, как будто прочел его мысли.

Капитан скомандовал построение. Он прошел перед своими солдатами, рассказал, что их ждет в ближайшие часы, посулил боевое крещение этой же ночью.

– А теперь – есть в этих рядах артист? Музыкант или художник?

Адольф, в восторге от мысли, что ему могут поручить достойное его дело, шагнул вперед.

– Не ходи, – шепнул ему Бернштейн.

Капитан подошел и улыбнулся Адольфу:

– Чистить картошку! На кухне нужны умелые руки!

Он ушел. Нойманн и Бернштейн рассмеялись над жалобным лицом Адольфа.

После обеда Адольф снова встретился с друзьями, которые хотели объяснить ему, как уцелеть в бою.

– Воевать, пожалуй, можно, если ты близорук, но если ты глух – никак. Ухом различишь опасность. Как все новенькие, ты будешь ударяться в панику от самой громкой пальбы больших пушек. И зря. Это орган. Церемониал. Помпа. Впечатление производит, но падает всегда слишком далеко. Нет, ты улавливай свист, шипение, щебет, тогда избежишь гранат, разрывных снарядов, осколков шрапнели, которые рассекают воздух и могут рассечь тебе сонную артерию. Слышишь, Адольф: не орга́н и не литавры, но арфа и пикколо… Ясно?

Нойманн ждал ответа. Ошеломленный, Адольф только помотал головой.

– Ладно, ты так и так будешь с нами, – сказал Бернштейн.

Адольф не мог дождаться сумерек. Вся его жизнь последних недель шла к этой ночи. В глубине души он по-прежнему не мог с этим смириться, но ждал ее с нетерпением. Быть может, это будет его последняя ночь на земле? Ему нужен был смысл, и этой ночью смысл обретет все: уход от искусства, мобилизация, месяцы дрессуры, путешествие в поезде, встреча с Бернштейном и Нойманном. Он входил в святая святых.

Наконец небо погасло, все вокруг почернело.

Сгущались сумерки.

Свист. В небе зажглась ракета, осветив все призрачным светом. Время остановилось. Земля казалась ртутью. Все замерло, словно сама природа насторожилась.

И снова тьма, еще более густая.

Вдруг – огонь. Со всех сторон грохочут пушки, строчат пулеметы. Белые ракеты. Красные ракеты. Зеленые ракеты. Адольф больше не отличает залпов немецких орудий от грохота взрывов вражеских снарядов.

– Пригнись! – кричит Нойманн.

Над ним роятся пули, всевозможные снаряды летают, как шершни в поисках жертвы, хаотичные, свистящие, шипящие, коварные.

Солдат рядом с ним вскрикивает. Осколок пробил ему шею. Из артерии хлещет кровь, алая, брызжущая, словно нетерпеливая. Солдат падает. Мертв?

– Сюда!

Кто отдал этот приказ? Адольф следует за Бернштейном. Зачем они бегут? Куда? Они наступают на что-то мягкое. Это живот. Живот упавшего стрелка. Он уже ничего не чувствует. Они бегут дальше.

Удар в землю. Сыплются комья. Снаряд упал совсем рядом. Он не взорвался.

– Дальше!

Куда они бегут? Туда, где тише? Туда, где страшнее?

Над окопами грохочет канонада, мечется сталь, воздух потрескивает от жара. Адольф ничего не понимает. Снаряды и пули летят со всех сторон, с востока, запада, севера, юга. Все стреляют во всех? Хоть кто-нибудь всем этим руководит? Существует ли план? Или это просто такая игра – убить как можно больше народу?

Грохот. Рев. Взрывы.

– Огонь!

Адольф прижимается к стене. Надо стрелять. Во что? Ни зги не видно. Прямо перед собой? Туда? Он стреляет.

Недалеко от него занял позицию пулеметчик. Удобно устроившись за своим смертоносным орудием, как банкир за письменным столом, он уверенно ведет обстрел.

Адольф с облегчением отмечает, что он палит в ту же сторону.

– Сюда!

Еще приказ. Откуда? Они бегут по другой траншее. Куда? Адольф следует за Бернштейном. Поворот. Еще поворот. Направо. Налево. Направо. Направо. Он уже не знает, близко враг или далеко.

Грохот здесь не такой оглушительный. Или он привык?

– Слушай хорошенько! – кричит Бернштейн ему в ухо.

Адольф начинает различать звуки. Сначала он слышит рявканье пушки, потом стон летящего снаряда. Снаряд падает. Три секунды – и гремит взрыв. Как будто огромная стая птиц пикирует на него, свистя и щебеча. Сотни осколков дождем сыплются на землю.

Он благодарно улыбается Бернштейну. Великолепно. Теперь я могу предвидеть смерть за целых три секунды. Их лица отливают зеленью в белом свете ракет.