Читаем Другие цвета полностью

В течение четырех лет я ездил в Каре. В городе была маленькая кофейня, в которой я иногда писал или делал заметки. Так вот мой приятель-фотограф, которого я пригласил с собой в одну из поездок поснимать удивительные пейзажи зимнего Карса, пересказал мне как-то случайно подслушанный в кофейне разговор: жители городка недоумевали, что же за статью пишет этот человек — за три года можно написать целый роман. Думаю, они раскусили меня.

Корреспондент:И как роман приняли?

Памук:Все в Турции — и консерваторы, и национал-исламисты, и сторонники светской школы — были разочарованы. Конечно, не до такой степени, чтобы запретить книгу или подвергнуть меня гонениям. Одних возмущали мои рассуждения о том, что секуляризация в Турции — это отказ от принципов демократии. Власть турецких секуляристов напрямую зависит от армии, что подрывает основы демократии и принцип толерантности общества. Армия становится главным козырем в решении проблем: в стране нет стабильности, экономика в упадке? — давайте призовем армию, она быстро наведет порядок. Да, но какой ценой? Каждое подобное наведение порядка заканчивалось арестами, пытками и переполненными тюрьмами, оно неизбежно ведет к новым военным переворотам, которые происходят каждые десять лет. Я категорически не приемлю этот метод решения проблем в стране.

Исламисты негодовали, потому что в романе речь шла о женщине, которая наслаждалась любовными, сексуальными отношениями до замужества. Думаю, есть в этом негодовании какая-то надуманность: исламисты всегда относились ко мне с подозрением, поскольку я не принадлежу к их культуре, я по-другому говорю и думаю, у меня другая модель поведения. Поэтому они постоянно недоумевают, как я вообще позволяю себе писать о них: он нас не понимает! — что тоже нашло отражение в романе.

Но не будем драматизировать ситуацию. Я жив. Они прочитали книгу. Возможно, испытывают раздражение и негодование, но они приняли роман и восприняли меня таким, а это хороший признак. Жители Карса тоже очень по-разному отнеслись к роману. Кое-кто счел его летописью их жизни, кое-кто, в основном турецкие националисты, не мог смириться с моим рассуждениями об армянах: журналист, который привел меня на телестудию, положил книгу в черный пакет — весьма символично! — а затем прислал ее мне, заявив на какой-то пресс-конференции, что я занимался проармянской пропагандой, что, естественно, является полным абсурдом. Вот такие у нас патриархально-националистические взгляды на мир.

Корреспондент:Скажите, судьба вашей книги ни в чем не перекликается с судьбой «Сатанинских стихов» Рушди?

Памук:Нет, абсолютно ни в чем.

Корреспондент:Роман «Снег» производит очень тяжелое, гнетущее впечатление. Из всех персонажей романа лишь Ка способен воспринимать чужое мнение и выслушивать все стороны, но именно он, в конце концов, презираем всеми.

Памук:Возможно, я несколько драматизирую отношение турецкой общественности к себе и своим произведениям. Ка знает, что его презирают, но ему нравится разговаривать с людьми. У него очень силен инстинкт выживания. Ка презирают и боятся одновременно, потому что воспринимают его как тайного агента западных спецслужб. Кстати, то же самое говорили и обо мне.

Что касается гнетущего впечатления, я с вами согласен. Но юмор спасает всегда. Когда я слышу, что книгу называют слишком мрачной, я всегда интересуюсь: неужели никто не заметил, что в романе много юмора?! По крайней мере я старался, чтобы это было так.

Корреспондент:Ваша приверженность литературе уже во многом осложнила вам жизнь и, похоже, сулит дальнейшие неприятности, что, как правило, нарушает эмоциональную целостность, прерывает эмоциональную связь миром. Вам не кажется, что это слишком высокая цена за право быть писателем?

Памук:Нет, не кажется. На самом это очень хорошо. Если во время путешествия я вынужден постоянно общаться с людьми, я через некоторое время впадаю в депрессию. Я счастлив, когда моту сидеть у себя в квартире в одиночестве и работать. Я испытываю огромную потребность в одиночестве, гораздо более сильную, чем потребность в любимом деле: мне необходимо сидеть за столом, на котором лежат пачка хорошей бумаги и чернильная ручка. Я нуждаюсь в соблюдении этого ритуала — так нормальный человек нуждается в лекарстве.

Корреспондент:А для кого же вы пишите?

Памук:Чем старше становишься, тем чаще задаешься этим вопросом. Я написал уже семь романов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

История / Образование и наука / Публицистика
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное