Другие цвета

1. Влечение другого мира, о чем я уже говорил выше, которое можно называть «бегством от жизни». Хорошо сбежать из тусклого реального мира в иной мир, пусть и призрачный.

2. В возрасте от 16 до 26 лет чтение было частью процесса создания самого себя, сознательного формирования души. Каким я должен стать человеком? В чем смысл жизни? Куда уводили меня мысли, интересы, мечты, что я видел? Я знал — жизни, фантазии и мысли персонажей из рассказов и романов я сохраню в самых сокровенных уголках моей памяти и буду помнить о них всегда, как ребенок, который навсегда запоминает первое увиденное дерево, лист или кошку. Знания, полученные из книг, должны были помочь мне сформировать жизненный путь… Чтение в эти годы стало для меня ярким, занимательным развлечением, требовавшим хорошего воображения. Сейчас я так читаю редко.

3. Обычно процесс чтения становится еще более приятным, если мы полагаем — ошибочно! — что становимся от этого мудрее и глубже. Во время чтения мы подсознательно гордимся тем, что заняты столь глубоким, интеллектуальным трудом. Пруст как-то верно сказал, что во время чтения часть нашего сознания занята не смыслом прочитанного, а столом, за которым сидим, самой книгой как вещью, лампой, освещающей стол, садом, в котором сидим, или видом вокруг. Мы ощущаем себя более серьезными и глубокими, нежели те, кто пренебрегает чтением. Я понимаю, когда читатель исподволь гордится собой, но я не переношу, когда он начинает кичиться этим.

Поэтому, говоря о себе как о читателе, хочу добавить: если бы телевидение, кино и прочие атрибуты развлечения доставляли мне то удовольствие, о котором я упомянул в первом и втором пунктах, я, вероятно, читал бы меньше. Может, когда-нибудь так и произойдет, хотя это маловероятно. Потому что буквы, слова, абзацы, тексты, книги подобны воде: они проникают везде и всюду. И то, что мы хотим увидеть и понять в жизни, проступает сквозь эти невидимые потоки воды. Хорошие книги так же необходимы, как свежие новости; именно поэтому я до сих пор привязан к книгам.

Но, думаю, было бы неправильно говорить о чтении как о высшем наслаждении, нельзя противопоставлять рисунки и слова. Моя точка зрения, вероятно, объясняется тем, что с семи до двадцати двух лет я страстно хотел быть художником и постоянно рисовал. Книга и рисунок неразрывно связаны, они принадлежат одному миру Чтение стимулирует мое художественное воображение, которое затем рисует картины прочитанного. Мы поднимаем голову от книги, переводим взгляд на картину, смотрим в окно или на пейзаж вокруг нас, но наш разум воспринимает не то, что мы видим вокруг, а то, что видим в другом, книжном мире. И тогда возникает ощущение, что мы не просто читаем книгу, но и являемся частью того другого мира, его творцами. Это и есть счастье — счастье одиночества. Именно оно не позволяет нам перестать читать книги.

Глава 31

РАДОСТЬ ЧТЕНИЯ

Этим летом я перечитал «Пармскую обитель» Стендаля. Прочитав несколько страниц этой чудесной книги, я слегка отодвигал старый том и любовался пожелтевшими страницами. (Так я делал в детстве, когда пил свою любимую газировку, — все время останавливался и с любовью смотрел на бутылку…) Я был счастлив, я носил книгу с собой и все время удивлялся тому, что счастлив оттого, что она со мной. Потом я подумал: разве можно говорить о своем впечатлении о книге, не рассказав прежде о самом романе, это все равно что говорить о любви к женщине, прежде не описав ее. Это-то я и попытаюсь сделать сейчас. (Прошу тех, кто любит роман, но не любит читать, пропускать ремарки в скобках.)

1. Следя за многочисленными событиями романа (за битвой при Ватерлоо, за любовными и политическими интригами в маленьком княжестве), я очень переживал. Я сопереживал событиям, я жил ими, я пережил радость молодости, жажду жизни, силу смерти, любовь и одиночество.

2. Я наслаждался силой слова, глубиной наблюдений, стремительностью выводов, умением вникать в суть происходящего, остротой ума и знанием жизни, и мне казалось, будто писатель рассказывает историю мне — только мне. Я знал, что до меня эту книгу читали миллионы людей, но почему-то мне казалось, что в романе есть некие штрихи, понятные и близкие только мне и автору. Эта духовная и интеллектуальная близость с гениальным писателем придавала мне уверенности, я, как и все счастливые люди, слегка возгордился.

3. Отдельные факты из жизни автора (его одиночество, любовные неудачи, ощущение непонятности и непризнанности) и легендарная история написания этого романа (он написал его за пятьдесят два дня, взяв за основу старую итальянскую хронику, надиктовав секретарю) казались мне историей моей собственной жизни.