Другой берег

Он залился слезами, которые стекали по лицу, скатывались вниз и терялись где-то в непомерных морщинах ладоней его рук, которые свисали до самого пола, упираясь тыльной стороной в холодные плитки.

Септембера уже окружила стайка медсестер — одна прелестней другой. Они усадили Плэка на табурет и положили его руки на мраморный стол. Зажглись спиртовки для прокаливания инструментов, в воздухе смешивались терпкие запахи. Блеск нержавеющей стали. Отрывистые команды. Доктор Септембер, завернутый в семь метров белой материи, — казалось, в нем жили только глаза. Плэк подумал о жутких секундах возвращения к жизни после анестезии.

Его бережно уложили, так, что руки остались на мраморном столе, где должна была начаться рискованная операция. Доктор Септембер приблизился, посмеиваясь под тканевой маской.

— Коринкус придет, чтобы сделать снимки, — сообщил он. — Послушайте, Плэк, это так просто. Подумайте о чем-нибудь хорошем, и на сердце станет легко. А когда проснетесь... их уже не будет с вами.

Плэк слабо дернул головой. Он перевел взгляд на свои руки, на одну и на другую. «Прощайте, ребята, — промелькнула мысль. — Когда вас опустят в формалиновый раствор, вспоминайте иногда обо мне. И о Марджи, которая вас целовала. И о Митт, чьи кудри вы ласкали. Я прощаю вам все за то, что вы сотворили с Кэри, с этим наглецом Кэри...»

К его лицу поднесли ватные тампоны. Плэк почувствовал едкий, малоприятный запах. Он попробовал запротестовать, но Септембер отрицательно покачал головой. Наконец Плэк затих. Пусть его усыпят, он будет думать о чем-нибудь хорошем. Например, о том, как он отделал Кэри. Тот и не думал задираться. Когда Кэри говорил: «Ты трус, сволочь и к тому же никудышный поэт», то всего лишь констатировал непреложный факт. Плэк сделал два шага навстречу Кэри и стал осыпать его ударами. Он знал, что ответ Кэри будет сокрушительным, — однако не почувствовал ничего. Только его кулаки с поразительной быстротой, продолжая движение предплечий и локтей, вдавливались в нос, глаза, рот, уши, шею, грудь и плечи Кэри.

И вот он снова пришел в себя. Первое, что возникло перед глазами, — Кэри. Бледный, встревоженный, склонившийся над Плэком и что-то бормочущий.

— Бог ты мой!.. Плэк, старина... Я никогда не думал, что такое может случиться...

Плэк ничего не понял. Кэри, прямо здесь? Наверное, доктор Септембер, предвидя послеоперационные осложнения, предупредил друзей Плэка. Потому что, кроме Кэри, Плэк увидел лица и других служащих мэрии, столпившихся возле его вытянутого тела.

— Ну как ты, Плэк? — спросил Кэри сдавленным голосом. — Тебе... тебе уже лучше?

И вдруг, молниеносно, Плэк осознал все. Это был сон! Это был только сон! «Кэри двинул меня в челюсть, я отключился, и мне привиделся весь этот кошмар с руками...»

У Плэка вырвался облегченный смешок. Два, три, много облегченных смешков. Друзья смотрели на него озабоченно и испуганно.

— Ах ты, кретин! — закричал Плэк на Кэри, поблескивая глазами. — Ты взял верх, но скоро я отвечу тебе так, что ты год проваляешься в постели.

В подтверждение своих слов Плэк поднял кверху обе руки. И увидел два обрубка.

1937

Перевод В.Петрова

ДЕЛИЯ, К ТЕЛЕФОНУ

У Делии болели руки. Словно толченое стекло, мыльная пена разъедала трещины на коже, впиваясь в нервы острой, жгучей болью — как будто тысячами жалящих укусов. Делия давно бы разревелась, бросившись в боль, как в чьи-то нежеланные, но неизбежные объятия. Но она не плакала, не плакала потому, что какая-то скрытая сила в ней самой сопротивлялась столь легкой сдаче на милость слезам: боль от мыльной воды — это ничто после всех тех слез, которые она выплакала, рыдая из-за Сонни, оплакивая отсутствие Сонни. Реветь из-за чего-либо другого означало бы изрядно опуститься, растрачивая бесценные слезы на то, что не заслуживало такой чести. А кроме того, с ней был Бэби — в своей железной кроватке, купленной в рассрочку. С нею всегда были Бэби и отсутствие Сонни. Бэби в своей кроватке или ползающий по истертому ковру, и отсутствие Сонни, — присутствующего повсюду, как это было всегда, когда его не было рядом.