Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и варьяции

Сын Пастернака, награжденный при рождении своим званием еще более бессмысленно – бессмысленно для других, просто людей, не сыновей, никаких высоких целей для достижения упорным трудом нам не предлагающий (как и графы и князья своими), – за вымиранием основных фигурантов решил поставить приличную женщину на хлебный пост литературной вдовы (В. Топоров). Жене хлеба было не надо, после смерти Бориса и Зинаида Николаевна осталась ничем не лучше ее, – но вот при жизни все почти что и наладилось. Только оставался страшный и четкий вопрос: как и почему это въехало в мою жизнь? Бывают авторы одной книги, бывают женщины одной фразы. Женину стоит прочитать внимательно…

При жизни было проще: эту конструкцию – отвергнутой и не изгнанной жены – надо было с большим трудом выстраивать, и процесс наполнял собой всю жизнь. Под конец, и даже когда сын почти обеспечил ее официальным статусом, стало ясно, что все это ничего не стоило. Но что в конце жизни имеет ценность?

Женя выстраивала жизнь второй, теневой жены, придавала большое значение каждому ее признаку. Она, которой просто роль просто жены казалась мелковатой. Она была жена, да, но разве только это? Она была еще и художница, и равноправная, и за всем следила так строго! Как и почему это въехало в ее жизнь?

«О, мои жертвы – первая жена и сын – и не подозревали, каких мук мне стоило порвать с ними». Муки – да, были, но не стоили того, чтобы наполнять ими жизнь. Есть муки, которые не отдашь ни за что, есть – напрасные. Он сделал надрыв со своей стороны, они со своей надрывать не стали, а прицепились к нему как можно крепче, тем более что в другую сторону не тянули – не царскими делами Зинаида Николаевна не занималась.

Зина была однажды любима, поэтому, как движение отношений, ее можно было разлюбить. Отношения к Жене были изначально никакими, хроника холостяцкого быта, поэтому, когда разрыва с ней не получилось и она постепенно прилепилась вновь, разлюбливать было нечего, оставалось только рассуждать: что такое «бросать», зачем бросать, кто установил правила разрывов и т.д.? Ведь только на первый взгляд кажется, что разрыв – это легче всего.

Разорвав многое, остаешься с малым. Никому больше не создать Большого Взрыва, на наших маленьких планетах лучше культивировать наши маленькие сады.

«Не бойтесь за Женю. Я не расхожусь с ней: в моем языке нет слова „навсегда“. На то ли на свете человек, чтобы к роковым вещам, как смерть, болезнь и прочее, прибавлять фатальности своего изделья?»

БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 511.

Понятно, почему мужчины бросают и забывают детей – из самосохранения. Пастернак видит все, что касается его, – он правильно и правильными словами – и даже точными, краткими словами и без повторений записывает то, чем живет его сын: что он смотрит на «Зину» «как на мамину обидчицу». Жененку едва десять лет, у него есть мама – несомненно, самая любимая на свете мама, да еще такая нежная, беленькая, слабая, которая всегда кричит жестокости. Но Жененок знает, что она кричит от слабости и боли, она слаба даже для того, чтобы любить его, и готова отдать папе. У нее не хватает сил для двоих, но Жененку-то все равно – каждая мамина слабость только увеличивает его любовь. И вот такая любимая мама так страшно страдает, ее страдание не такое, за какое можно что-то сделать – ну хотя бы Бога поблагодарить, как за болезнь или смерть. Наверное, Жененок этого еще не знает, но чувствует, что страдания его мамы стыдные, некрасивые, «фатальности собственного изделья», как изволил выразиться папочка. Как жить ребенку, если его любимая нежная мама обижена – и обижена ОБИДЧИЦЕЙ? Кто папе эта обидчица? Могут ли люди быть большими врагами, чем отец и сын? Стоять на более далеких полюсах? Когда папа охладеет и к обидчице, мир вообще сходит с осей и к папе есть только небольшая жалость, совсем без той любви, которая была к мамочке, ну – интерес, заинтересованность, если есть чем интересоваться. Папам все равно хотят отомстить, часто – от озлобленности и презрения – обирают. Их никогда не любят. Пастернаку повезло. Он хоть и признался в содеянном, и записал на свой счет, что ввел в жизнь собственного сына фигуру абсолютного зла, – «как и почему этот кошмар въехал в мою жизнь?» – маминой обидчицы, но не возненавидел, чтобы был повод забыть.

Грязные страдания. В чем «грязность» – трудно объяснить, но их нельзя показать. За это ее не любит папа, за это ее не любит никто. Собачья свадьба обмена жен перехватывает у всех дыхание, отводит всем глаза – никто не лезет разбираться и морализировать, увидев на обочине дороги клубок обезумевших животных, здесь страшно говорить о жалости – и их чаще всего именно в этот момент стреляют, бьют и терзают. А уж ту, которая при всем этом безобразии еще и морально страдает, – вообще выкидывают из круга.