Друиды

«На берегу стояло в полном вооружении вражеское войско, среди которого бегали женщины, похожие на фурий, в траурных одеяниях, с распущенными волосами, они держали в руках горящие факелы; бывшие тут же друиды с воздетыми к небу руками возносили к богам молитвы и исторгали проклятия. Новизна этого зрелища потрясла наших воинов, и они, словно окаменев, подставляли неподвижные тела под сыплющиеся на них удары. Наконец, вняв увещаниям полководца и побуждая друг друга не страшиться этого исступленного, наполовину женского войска, они устремляются на противника, отбрасывают его и оттесняют сопротивляющихся в пламя их собственных факелов. После этого у побежденных размещают гарнизон и вырубают их священные рощи, предназначенные для отправления свирепых северных обрядов: ведь у них считалось благочестивым орошать кровью пленных жертвенники богов и испрашивать их указаний, обращаясь к человеческим внутренностям»[126].

То, что Паулин принял за армию, вероятно, представляло собой горстку друидов с их учениками, в сопровождении жен тех и других. Тацит не мог представить описания хотя бы единственной стычки, — в его передаче не упомянуто ни об одном сражении. Римляне без труда овладели островом, который, разумеется, и не был защищен, поскольку британцам даже в голову не могло прийти, что его осмелятся атаковать. Легионы с легкостью овладели им, избивая жрецов и разрушая святилища.

Единственным средством защиты, которым располагали друиды в этом столкновении, была их магия и их проклятия. Этого было недостаточно, чтобы противостоять вооруженной силе римлян, которых не могли впечатлить предписания религии совершенно чуждого им порядка. Тацит видит в этой магий лишь «представление»; но оно, разумеется, не заслуживает названия «камуфляжа» или обыкновенной военной хитрости (Quasi haerentilus membris, immobile corpus — «со словно оцепеневшими членами неподвижное тело»). Таков ли был реальный результат воздействия, или это всего лишь эффектный стилистический прием? Пытаясь, в каком-то смысле, передать своему читателю ощущение величайшего ужаса, Тацит иногда прибегает к описанию такого рода явлений. Так, к примеру, он изображает германских хариев и их Дикую охоту[127]

.

Пока Паулин Светоний был, таким образом, занят избиением друидов, жители Лондиния (Лондона) видели повсюду грозные предзнаменования, и тотчас вслед за этим событием, указанным в «Анналах» Тацита, бретонцы подняли мятеж, возглавленный царицей Боудиккой[128]. Это уже не было жалким «представленьем»:

«Известно, что в упомянутых мною местах погибло до семидесяти тысяч римских граждан и их союзников. Ведь восставшие не знали ни взятия в плен, ни продажи в рабство, ни каких-либо существующих на войне соглашений, но торопились резать, вешать, жечь, распинать, как бы в предвидении, что их не минует возмездие, и заранее отмщая себя»[129].

И «вот, что совершили они самого ужасного и жестокого: они вешали женщин из лучших семей, они отрезали их груди и пришивали им Ко рту, чтобы казалось с виду, будто те поедают их. После чего они протыкали их тела насквозь снизу вверх острыми кольями. И все эти злодейства они вершили во время своих жертвоприношений и пиршеств, которым предавались в своих святилищах и особенно в священном лесу Андрасты (так они именуют победу), который почитаем у них особо»[130]

.

Паулин призывает своих солдат: «…лучше нам пасть смертью храбрых на поле боя, чем быть захваченными в плен, чтобы нас посадили на кол, чем видеть, как нам вырывают внутренности, чем быть пронзенными насквозь горящими кольями, чем заживо быть сваренными в кипятке, как если бы мы оказались среди диких зверей, не знающих ни закона, ни бога»[131].

Разрушение духовной святыни никогда не ведет ни к чему хорошему, но напротив, всегда приводит к войне: войне без пленных, полной ужасных мучений, к войне без искупленья. Тексты умалчивают о том, чем отвечали римляне со своей стороны, но все это явно приняло характер религиозной войны, вызванной разрушением святилища друидов в Англези[132].