Дружба начинается не со знакомства (СИ)

Драко стал серым, его глаза заметались по стенам туалета, казалось, он резко передумал здесь учиться и хочет удрать отсюда без оглядки, сию секунду и прямо сквозь стены… Гарри его понимал, сам насмотрелся в свое время всяких киноужасов про оборотней и восставших из гроба. Хорошо, что в декабре его не будет в школе, он уедет домой на Рождество, и полнолуние во вторник двадцать восьмого декабря пройдет без него. А потом… а потом он подумает, стоит ли возвращаться в Хогвартс… и… и… и вообще, он записан в санаторий на второе полугодие, на курсы иппотерапии в Ганновере, вот. А Хогвартс… ну, может, на следующий год сюда вернется, но только если учителя-оборотня тут не будет. Гермиона тем не менее справилась со своими эмоциями и нерешительно спросила, заглядывая в глаза всем троим, Гарри, Ханне и Драко:

— А может, он не так уж и опасен? Он же уходит куда-то, где-то прячется и лекарство принимает, это самое, анти-лика-антропное, а?

Её даже не стали поправлять, Драко лишь покачал головой и мудро заметил:

— Это не лекарство, Грейнджер, Это Волчьелычье снадобье, смягчающее боли при обращении в волка; видишь ли, это обычно больно — ломаются кости, рвутся жилы и мышечные ткани, вытягиваются кости черепа и ног, вся эта трансформация сопровождается дикой болью и потерей сознания, так что когда ты очухиваешься уже волком, то ничего человеческого в тебе не остается, только зверь и все его инстинкты, все его потребности… Короче, ты становишься стопроцентным волком, абсолютным зверем без капли человечности. А снадобье, если принимать его перед полнолунием неделю и после, действует как простое обезболивающее, и, превращаясь в зверя без боли, оборотень остается в твердой памяти и трезвом рассудке, сохраняет человеческий разум, но это не значит, что он стал безопасным, его укус все так же смертелен.

— Э-э-э… спасибо за подробности, — поморщилась Гермиона. — А откуда ты столько про оборотней знаешь, Малфой?

— Ну, так… У папы знакомый есть, Фенрир Сивый, он оборотень.

— И… как он?

— Да так, по-разному. То нормальный человек, до полнолуния, конечно… то накатит на него, м-м-м, нечто вроде стихийного бешенства, несколько месяцев подряд психует — то депрессия у него, то просто плохой, злой делается, может руку поднять. Псих, короче. Это папа рассказывал, он Сивого ко мне не подпускает, меня бережет, говорит, что Сивый падок на детей, может взбеситься и порвать ребёнка, а может залюбить его до смерти, задушить в порыве чувств, от настроения зависит. В общем, по-любому опасен.

— А профессор Снейп куда уходит? — спросила вдруг Ханна.

Все удивленно посмотрели на неё и потребовали уточнений.

— Ну, понимаете, он каждую субботу куда-то уходит, я несколько раз видела, как профессор Снейп покидает территорию Хогвартса в разное время, но чаще всего вечером.

— Домой, наверное, выходные же… — вразумил Ханну Гарри.

— Правда? А зачем? — не поняла чистокровка.

— Ну мало ли зачем, цветочки полить, за электричество и за воду-отопление-газ заплатить. Обыкновенное дело, подписал квитанцию, кинул в ящик и свободен. Счета по понедельникам и средам приходят.

Гермиона покивала, подтверждая каждое слово друга. Малфой же добавил:

— Профессор Снейп в Коукворте живет, в маггловском доме.

Северус действительно проживал в Коукворте, в обычном доме, старом, из красного кирпича с узкими окнами, стены его поросли вьюнком и плющом, и хозяина дом действительно видел по субботам, когда тот ненадолго заходил, чтобы забрать и подписать те самые квитанции, после чего уходил до следующей субботы. Цветы Северус не поливал по причине их полного отсутствия. Правда, в последнее время хозяин всё чаще приходил, мог даже заскочить в середине недели, потом устроил уборку. Старый дом замер в тревоге и на нервной почве поскрипывал половицами и деревянными ставнями — что-то новое грядет… В свою неотразимость домишко уже не верил и печально готовился к тому, что хозяин собирается его продать и дальнейшая его судьба будет зависеть от новых владельцев, а те могут сделать с ним всё что угодно, вплоть до сноса…

Но вместо этого хозяин весьма удивил и обрадовал старый домик — он привел женщину с ребёнком. И по старым скрипящим половицам и лестницам бойко затопали детские ножки, а стены комнат зазвенели от отголосков звонкого эха женских и детских голосов и смеха. Старый дом жадно вслушивался в разговоры и с восторгом узнавал всё больше и больше свежей информации. Молодую леди звали Дженни, а её маленького славного сына звали самым чудесным именем на свете — Кеннет. От счастья дом чуть не потек, но удержался, не хватало ещё трубы чинить… Да, кстати, на широких (внутри) подоконниках появились цветы, которые Северус теперь поливал. Цветочки привезла Дженни и очень их любила, свои лютики и фиалки с геранями.