Друзья не умирают

Гельмут вспоминает также о нескольких дружеских встречах с Вольфгангом в Дрездене. От этих разговоров в его памяти не осталось ровно ничего, что свидетельствовало бы о фундаментальной критике со стороны Вольфганга ситуации в стране. После поездки в Югославию Вольфганг буквально восхищался тамошней политической практикой, которая больше отвечала нашим представлениям, полученным в школе Коминтерна, о широком демократическом преобразовании, чем все решительнее проявлявшееся стремление Социалистической единой партии Германии к единоличному руководству.

Я тоже помню разговор с Вольфгангом в летнем домике, снятом близ Потсдама советскими офицерами, контролировавшими радио. В этом единственном продолжительном обмене мнениями со мной Вольфганг, так же как и в разговоре с Гельмутом, с воодушевлением восхвалял увиденное в Югославии и путь, по которому пошла страна при Тито. Мы договорились о его репортаже для программы, которую я вел на берлинском радио. Никаких его высказываний по поводу «Немецкого пути к социализму», которые он описывает в своей книге, просто не было. Он сам, по его словам, связывал с этим путем большие надежды и был глубоко разочарован, пишет он, когда, якобы, оправдался мой прогноз о том, что по указанию Москвы эти тезисы, сформулированные Антоном Аккерманом, будут отозваны. В описании этой беседы не соответствуют действительности ни слова относительно моего предвидения, ни слова об унижении Аккер-мана.

Напротив, как и все мы, я считал хорошей концепцию Аккермана и был убежден в том, что она согласована с Москвой, как и последующий ее отзыв. Аккерман в результате этих споров не потерял ничего. После образования ГДР в 1949 году он стал госсекретарем министерства иностранных дел, в 1955 году выполнял параллельно функции первого руководителя внешнеполитической разведки ГДР и оставался в Политбюро до конфликта с Ульбрихтом непосредственно до и после 17 июня 1953 года. На всех этих постах он был и остался моим куратором и учителем, и именно он предложил в 1952 году назначить меня своим преемником во главе разведслужбы.

Я долго раздумывал, стоит ли касаться фальшивых свидетельств в книге бывшего соученика через пять десятилетий после ее выхода. Книга была написана во время холодной войны и для этой войны. Я не хотел бы поэтому вспоминать старые счеты, когда открылись новые главы. Однако книгу продолжают выпускать новыми изданиями, и к ней относятся, особенно во многих местах на Востоке, как к откровению, как к достоверному свидетельству современника. Сегодня, я в этом убежден, Вольфганг написал бы свои воспоминания иначе. Тон Вольфганга после «поворота» давно уже не тот, что во времена до него. Он старается восстановить контакты с друзьями юности и их поддерживать, и у меня складывается впечатление, что его, как и многих ушедших на Запад, охватывают временами некие ностальгические чувства. Мы говорим друг с другом, обмениваемся нашими публикациями и мнениями. Как признанный на Западе, а ныне и на Востоке, исследователь современной истории он сумел найти в отношении к ГДР и биографиям людей, действоваших в ней, позицию понимания, честную позицию. Он высказался против уголовного преследования меня, против жесткой изоляции, оклеветания и попыток поставить вне общества именно тех людей, которые работали в ГДР. Его видение прошлого сегодня гораздо более благожелательно, чем то, что написано в его книге, возникшей на пике холодной войны. Тем не менее он не отозвал свою книгу и не извинился перед оклеветанными спутниками по этому сложному времени.

Свидетели, пишущие об этом времени, естественно, не могут не учитывать своего нынешнего положения. В поисках самооправдания мы все безусловно должны как-то сдерживать себя, Мы, «оставшиеся здесь», не хотим простить «предательства» ни тем, кто ушел от нас, ни тем, кто благополучно устраивался на Западе и публиковал там менявшиеся по ходу времени воззрения. Если каждый из нас, ни в чем не уступая, будет упорствовать в своих взглядах на прошлое и на действующих лиц тех лет, тогда бреши, разделившие нас, останутся открытыми и следующим поколениям будет еще сложнее их преодолеть.

Наши книги с якобы аутентичными воспоминаниями позволяют при всем стремлении к честности легко определить позицию автора до «поворота». Остаются свидетельства современников, которые не позволяют просто так «позабыть», как и во имя чего они прожили свою жизнь. Даже труды большой литературной ценности по прошествии времени обретают разную известность и разную меру признания на Востоке и Западе.