Друзья не умирают

Это было мое первое большое приобретение после войны, оплаченное из заработка за честную работу радиожурналиста. Я заплатил, конечно, очень высокую цену: следствие моей неспособности проворачивать гешефты и незнания экипажей, приводимых в движение мотором. Я приобрел почти музейный экземпляр марки «FN» с приводом от клиновидного ремня. Машинка честно исполнила свой долг на пути от Панкова до Шарлоттенбурга, затем заглохла. Все попытки, в том числе и водителей-профессионалов из гаража радиостанции, запустить ее еще раз оказались безуспешными. Конечно, мой брат отказался оплатить свою долю. Когда я рассказал Мише об этом случае, он сразу понял, о чем я говорил, назвал мне имя человека, с которым я говорил, но наотрез отказался от того, что когда-либо участвовал в таких темных сделках. Через десятилетия после этого он выпросил себе право покрыть мой ущерб в таком размере, который соответствовал бы выросшему с тех пор размеру воротничка его рубашки предпринимателя. Мы договорились после этого, что внесем этот эпизод в часто востребуемый перечень анекдотов и на том успокоимся.

Что касается анекдотов и историй, наш друг Ханс, которому мы были обязаны нашим знакомством, был непревзойденным рассказчиком. Ханс был настоящий типаж коренного берлинца, которых сейчас крайне редко встретишь даже в его родном районе Пренцлауэр берг. По правде говоря, его следовало бы выставить в законсервированном виде в берлинском краеведческом музее - «Мэркишес музеум», как большую редкость. Одно его появление всегда вызывало улыбку. За рулем своего роскошного - в условиях ГДР - «Вольво» он мог напугать других участников уличного движения до смерти, поскольку маленького генерала за рулем было совершенно невозможно обнаружить. Мы тоже полагали иной раз, когда встречались с ним на автостраде, что видели машину без водителя, управляемую призраком. И наоборот: в постоянно разраставшейся застольной компании в лейпцигской «Астории» не заметить и не услышать его было невозможно. За продолжительным ужином он представлял острые образчики своего юмора с неподражаемым берлинским «идиолектом» - акцентом и оборотами речи. Вид только одного его лица, изборожденного глубокими складками морщин, повергал слушателей в хохот еще до того момента, когда он добирался до соли анекдота. Ханс не стеснялся в саркастических комментариях по поводу представленных за другими столами для высокопоставленных гостей важных персон и их дам. Он был злым на язык. Тому, кто хоть раз задевал его, приходилось опасаться его невоздержанного языка. Даже перед начальством Ханс не стеснялся.

Удивительно было, что генерал, направленный в Лейпциг для координации действий всех служб безопасности, вопреки всем клише так непринужденно обедал и даже при появлении руководящих лиц не каменел от благоговения. Его антифашистское прошлое позволяло ему допускать это спокойное небрежение. Многие из тех, кто пытался скрыть свои отношения с олицетворяемыми им службами, обходили его стол по возможно большей дуге. Миша так не делал. Их тесные отношения были общеизвестны. В баре можно было встретить их обоих в поздний час в пестром обществе. Оба были веселы, любили танцевать, но никогда не были пьяны. Они предпочитали сухое вино. В общении они вели себя, как равный с равным.

Я вспоминаю Ханса, большого жизнелюба с большой грустью. Много лет он был моим заместителем по службе. В кругу генералов Ханс был одним из немногих, работа с кем доставляла удовольствие. Собственно, приставили его ко мне на роль соглядатая, и, как ни различны были наши склонности, мы очень скоро пришли к полному взаимопониманию. Мы не только переиграли нашего старшего начальника, но и блестяще дополняли друг друга в работе. Если я медлил, отягощенный сомнениями перед лицом бюрократических препон, то он обходил их, казалось, играючи. Для него препятствия в наше далеко небеспроблемное время существовали только для того, чтобы устранять их с дороги. В трудных и иногда неприятных ситуациях Ханс помогал мне своим неподражаемо трезвым умением и позитивным образом мышления справляться со злонамеренными интригами начальственного этажа. К крушению нашего государства он оказался абсолютно не подготовлен так же, как и мы все; оно разбило его сердце. Когда, будучи за границей, я узнал о его смерти, это был один из ударов тех лет, перенести которые было тяжелее всего.