Друзья Высоцкого

Попробовать Кочаряна порекомендовал отчиму, естественно, Артур Макаров. Друга Левон не подвел.

Сергей Аполлинариевич не без оснований побаивался мнения строптивого Шолохова по поводу режиссерского сценария «Тихого Дона». Вот и придумал строгий «экзамен» для своего нового помощника: «Отправляйся-ка ты к Михаилу Александровичу и без утвержденного им сценария первой серии не возвращайся». Очевидец рассказывал: «В Вешенской появился очень симпатичный человек от Герасимова, который сразу понравился Шолохову. Они беседовали, гуляли, и у них сразу возникли какие-то теплые отношения. Михаил Александрович довольно быстро прочитал и подписал сценарий… И даже сказал по телефону Герасимову: «Если следующую серию привезет не Кочарян – не подпишу…»

В середине 50-х Левон познакомился с очаровательной студенткой Щукинского театрального училища Инной Крижевской, которая жила в доме на Большом Каретном, и скоро переехал к ней навсегда. У них была трехкомнатная квартира, что по тем временам было вызывающей роскошью. Ведь большинство москвичей жили в коммуналках, ютясь в одной («буржуи» – в двух) комнатушке. Но дом № 15 был особым, принадлежавшим могучему ведомству ГПУ-НКВД, и жилье в нем полагалось начальнику одного из ведущих управлений наркомата Александру Крижевскому, которое затем отошло его дочери Инне. Немудрено, что эти хоромы стали замечательной штаб-квартирой компании, которую потом назвали кочаряновской.

В глазах тогдашней спутницы Высоцкого Люси Абрамовой Левон был среди всех них как бы директором интерната или большого детского дома. Это был человек, к которому людей тянуло – не просто людей, а тех, которые нуждались в помощи, тепле, поддержке… Но не только в помощи, но и в жесткой критике – ведь они побаивались Леву. И Володя в том числе. Он мог быть грубым, мог врать женам своих друзей, глядя спокойно в глаза, – но это было потому, что он был их воспитателем и все были – его семья.

В нашей компании, рассказывал Артур Макаров, существовала «первая сборная» – Кочарян, Утевский, Гладков, Георгий Калатозишвили, которого все звали «Тито», потом туда влился еще криминалист Ревик Бабаджанян. А во «вторую сборную» входили Высоцкий, Акимов, Свидерский, Кохановский… Почему «вторая»? Но они же тогда были еще почти пацаны. И попасть в «основу» было невероятно трудно. Но Володя, вспоминал Артур Сергеевич, даже когда и песен не было, когда он еще не был тем самым Высоцким, всегда на равных сидел за столом с «первой сборной»… Наш несколько прямолинейный девиз – «Жизнь имеет цену только тогда, когда живешь и ничего не боишься» – он очень близко принял к сердцу. Потому что Володя, если не всегда мог делать то, что хотел, никогда не делал того, чего не хотел. Никогда!»

В компании не боролись за лидерство. Даже амбициозный Макаров признавал: «Влияние Левы на Володю, да и не только на него, на всех нас и еще многих и многих, было огромно, его нельзя переоценить». Ребята знали: все на Большом Каретном решал Лева Кочарян – мягко, ненавязчиво, но окончательно.

«Правила общежития у нас сложились вполне определенные, – вспоминал Макаров, – мы были близкие друзья, а это значит, что жили мы, по сути дела, коммуной… Если применить более позднее определение, все мы являлись тунеядцами… Для окружающих мы были тунеядцами потому, что почти никто из нас не работал, то есть все мы работали и работали много, но как? Без выдачи зримой, весомой, а главное – одобренной продукции. Все очень много работали, но каждый – в том направлении, в котором хотел. Никто нигде не состоял и ничего практически не получал. Володя вместе с одним товарищем написал «Гимн тунеядцев»… Гимн этот регулярно исполнялся с большим подъемом. И даже в нем проскальзывало то, что держало эту компанию:

…И артисты, и юристы.

Тесно держим в жизни круг,Есть средь нас жиды и коммунисты,Только нет средь нас подлюг!..