— Мы привезли его в горы, понимая, что наша судьба зависит только от него, — рассказывал Станислав. — Мы приводили к нему старых альпинистов, которые еще воевали с немцами, они пели ему свои старые баксанские песни. Он совершил восхождение, несколько дней жил на леднике в палатке. В это время на пике Вольная Испания случилось несчастье — погибли два альпиниста. И туда пошли их товарищи, чтобы вынести тела. Были камнепады, и многие из них возвращались раненые. Наши артисты им помогали, перевязывали — в общем, погрузились в этот мир… И первая песня, которая родилась у Володи в горах, — «Песня о друге». Потом они посыпались буквально лавиной…
Атмосфера в киногруппе, в основном благодаря стараниям режиссеров и молодого автора невероятных «горных» песен, сложилась дружеская, замечательная, компанейская, или, как любил говорить сам Высоцкий, артельная.
Веселые, находчивые фантазеры без удержу состязались в шутейных розыгрышах. Владимир Высоцкий, приметив «соглядатаев», строго следивших за соблюдением «здорового образа жизни» во время съемок, ухитрился пару раз привести их в шок, заказав на завтрак в баре турбазы «Иткол»… стакан водки, и на глазах шокированной публики, не морщась, с удовольствием выпил до дна. Крякнул и принялся за яичницу. На следующее утро сцена повторилась. Возмущенный до глубины Говорухин потребовал объяснений.
— Угощайся! — Высоцкий кивнул бармену и тот подал ему полный стакан.
Говорухин, словно под гипнозом, взял — и одним махом проглотил, ничего не почувствовав: вода!
Как оказалось, Высоцкий подговорил буфетчика, и тот щедро поил его водой из-под крана. Говорухин, познав «истину в стакане», захохотал, а Владимир скромно улыбнулся…
Впрочем, режиссер в долгу не остался.
Однажды, вернувшись с ледника в гостиницу, Станислав Сергеевич обнаружил в номере, который он делил на пару с Высоцким, на столе рукопись:
Классные стихи! — сразу оценил Говорухин. Но тут же у него созрел коварный план: ну, паразит, ты мне и попляшешь. Наскоро запомнил несколько строк и спустился в буфет в поисках Владимира. Он не ошибся: Высоцкий был там в компании молодых американцев и распевал им песни на «американском» языке, то есть полную абракадабру. Они ничего не понимали, но хохотали от удовольствия или просто от хорошего настроения.
Увидев Говорухина у барной стойки, Владимир тут же подскочил:
— Стас, слушай, я такую песню написал! Пойдем в номер, я тебе спою.
— Подожди, Володя, — отмахнулся Станислав. — Подожди, сейчас… Обезвожен у меня организм, я же с гор спускался. Надо попить водички…
А Высоцкий уже пританцовывал от нетерпения:
— Ну я тебя прошу, пойдем скорее…
— Ладно.
Когда в номере Владимир запел: «Мерцал закат, как сталь клинка…», Говорухин его остановил:
— Погоди, а чего ты мне поешь? Это же старая баксанская военных лет песня.
— Да не выдумывай ты! — возмущенный, не поверил Высоцкий. И продолжил. — «Взвод зарывался в облака…»
Говорухин гнул свое:
— Да это старая песня. Вспомни, неделю назад приходили ребята-альпинисты, пели нам… Хочешь, я тебе припев спою?
— А ну, давай.
— «Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там…»
Владимир побледнел. А Станислав все не унимался:
— Да ты что же, как Остап Бендер, — всю ночь сочинял стихи, утром только понял, что это «Я помню чудное мгновенье…»?
И тут Высоцкому уже стало физически плохо. Только тогда Говорухин сжалился:
— Ладно, хрен с тобой, сознаюсь, разыграл я тебя…
Конечно же, во время съемок на Кавказе случались всякие истории, далекие от сиюминутных кинематографических задач. Порой самые неожиданные, требовавшие немедленного решения. Те, о которых Высоцкий позже написал:
… Однажды во время вечеринки в кафе Высоцкий коршуном налетел на атаковавших Говорухина местных подонков, держа в руках бутылки, как две гранаты. Кто-то потом сказал, что Владимир был похож на раненого фронтовика, вставшего навстречу врагу. Застывшая зловещая фигура Высоцкого мгновенно остановила драку: испугавшись, мигом отрезвевшие жлобы бросились врассыпную.