Друзья Высоцкого: проверка на преданность

В черновике автобиографии, который отыскался в архиве Даля после его смерти, Олег Иванович писал:

«Мой отец Иван Зиновьевич Даль — инженер, умер в 1967 году. Моя мать — Прасковья Петровна — учительница, сейчас на пенсии.

Окончил среднюю школу в 59-м году, и в этом же году поступил в Государственное училище при Государственном академическом Малом театре СССР, которое закончил в 63-м году. Сразу же по окончании училища был принят в труппу театра «Современник», в котором работал до 9 марта 1976 года.

В 1960 году начал сниматься в кино, снимаюсь и по сей день.

Пока все.

О. И. Даль».

Прекрасный питерский прозаик Виктор Конецкий точно определил происхождение Олега: из пригородно-футбольно-хулиганистого сословия послевоенных мальчишек.

Рос болезненным — в детстве сорвал сердце, без устали играя в баскетбол. Но никогда не был пай-мальчиком, и ребята его уважали. Потом Олега из-за болезни легких не взяли в армию. Болячки его безжалостно преследовали. В середине 60-х, когда Даль уже служил в «Современнике», врачи обнаружили у него туберкулез. Лечиться взялся по своей методе: бросил все к черту, уехал в глухомань, в Кимры, жил в хлеву. Вернулся, рассказывали, совсем другим человеком — очень жестким и безмерно требовательным.

Узнав о желании сына податься в актеры, отец решительно воспротивился: необходимо сперва приобрести надежную рабочую профессию, к примеру, как у него самого. У мамы были свои резоны — ее смущала врожденная картавость сына, куда с такой дикцией на сцену? Однако Олег серьезно занимался, исправляя недостаток. И добился успеха, не прибегая к помощи логопедов.

На вступительных экзаменах в училище довел членов приемной комиссии до истеричного, почти неприличного хохота, исполнив монолог Ноздрева, и тут же окончательно покорил мэтров, с блеском прочитав отрывок из лермонтовской поэмы «Мцыри».

Олег серьезно относился к своей будущей профессии. В его дневнике остались вопросы без ответов: «Как стать единственным? Где неповторимость? В чем она?».

Однажды студентам «Щепки» преподаватель предложил тему для этюда: вы застряли в лифте, что вы делаете? Молодежь старалась кто во что горазд: кто-то хохмил, другой изображал испуг. А Даль? Даль описался. Не понарошку — натурально.

Мастер курса Николай Анненков отмахивался, когда его спрашивали об Олеге: «Да я и не учил его почти. Он же все время снимался!..». Напрасно скромничал старый актер. Его уроки Даль накрепко усвоил: «Он говорил нам: «Что ты делаешь? Вот отсюда надо извлекать суть, изнутри, из солнечного сплетения: где мама?». На его режиссерском языке это означает: «Где твое человеческое начало, твоя всамделишная сущность?». Это я запомнил навсегда и принял. Честно говоря, по молодости лет многие роли я сыграл легко и лихо, с налета, без особых раздумий, но в каждом случае — из солнечного сплетения, как учил меня Анненков. Когда стал старше — стал больше размышлять, однако принцип «Где мама?» остается неизменным».

А с кино у Даля и впрямь завязался нешуточный роман именно со студенческих лет.

… Летом 1961-го вся Москва, что там Москва, все поголовно — от Владивостока до Прибалтики — зачитывались повестью Василия Аксенова «Звездный билет», которой «выстрелил» июньский номер журнала «Юность». В ту пору еще не прописались в русском языке заморские словечки типа «бестселлер», «топ», «хит» и пр., но, пользуясь новоязом, скажу, что произведение молодого писателя успешно потеснило в «рейтинге» всю прочую прозу маститых литераторов. Остро чувствующий конъюнктуру, кинорежиссер Александр Зархи, прочитав повесть, тут же предложил автору создать на основе его сюжета художественный фильм, пробил договор с киностудией, и с помощью опытного литератора Михаила Анчарова они втроем быстро сочинили сценарий будущей картины с нейтральным названием «Мой младший брат».

Местом съемок был определен почти закордонный Таллин.

«Однажды мы сидели в кафе, — ностальгировал Василий Аксенов, — и к нам подошли туристы с желтыми журнальчиками под мышкой.

— Простите, юноши, — сказали они моим героям, — но вы очень похожи на героев одной новой повести, которая только что появилась вот в этом журнале.

Юноши просияли. Это были Александр Збруев — Димка, Андрей Миронов — Юрка и Олег Даль — Алик Крамер. Их тогда еще не узнавали…»

Для Аксенова Алик Даля навсегда остался тощим юношей с выпирающими ключицами, с глазами, застывшими в постоянном и несколько оловянном любопытстве, прирожденным героем 60-х, безусым юнцом-интеллектуалом из московской подворотни. (Кстати, с той поры в миру все знакомые и незнакомые Олега так и называли — Алик.)

Вот он рассуждает о Корбюзье, о Райте, о «телеграфном стиле современной прозы», рисуется перед девчонками, и вот он втихомолку плачет, слушая органную музыку, сжавшись в комочек под стеной Домского кафедрального собора. Казалось, этот новый артист, еще не покинувший студенческой скамьи, создан именно для таких ролей, для образа молодого героя нашего, именно нашего времени.