Друзская сага

Никто не посмел рассмеяться. Наоборот, его усадили, успокоили и напоили чаем. Узнав, почему Буз арестован — сначала долго ухмылялись, но затем стали уверять, что дня через три он обретёт свободу. Трое сокамерников, арабов из Яффо, проходили по одному делу — вооружённое ограбление. Им грозило двадцать четыре года на всех, что совсем не отражалось на их настроении и безмятежных лицах. Поиск дозы — это всё, что составляло их интерес к жизни. Размяв на фольге из сигаретной пачки катышек героина, расплавив его бумажным фитильком, они с упоением вдохнули испарения.

Двое остальных арестантов оказались русскими. С крестиками на груди. Младший прикрывал темечко тюбетейкой. Буз попытался породнить христианский крест с иудейской кипой, но безысходность результата сравнялась с жаром преисподней. Русские угрюмо таращились со своих нар. Незнакомый арабский говор заставлял их быть начеку. Они тщились понять, о чём речь.

Проём дверной решётки загородило лицо охранника, и сразу прозвучал окрик «Вижу, кое-кому не спится…»

Компания засуетилась и распалась. Буз остался за пластиковым столиком, удивительно похожим на тот, что остался под маслиновым деревом рядом с его домом.

— Артур сегодня не в духе… Принесла зверюгу нелёгкая… — прошептал кто-то из яффских подельников, — ложись… Просечёт — мало не покажется…

Буз поторопился на матрас, пропахший скверной, и едва сдержал рвоту. Одеяло кишело жадными до крови клопами. Несчастный друз решил ночь пересидеть на стуле, сильно надеясь, что утром, после суда, его отпустят.

Выходило иначе.

Глава 9

Испокон веков люди, подняв голову, видели над собой звезды. Одни и те же. Но если бы жили вечно, то лет через тысячу смогли бы постигнуть друг друга. Взаимопонимание взрослеет по законам, вовсе не основанным на совокупности приобретённых знаний. Скорее, на неисповедимом совершенстве человеческих душ.

В последние месяцы Рана разучилась воспринимать мужа прежним. Пробовала нащупать причины, но всякий раз выходило неудачно.

И на этот раз Абу Рабия, вернувшись домой со службы, застрял под телевизором. В голос проклинал судью, его род до седьмого колена и заодно весь израильский футбол. Рана со смешанным чувством тревоги и любопытства наблюдала за эмоциональным торнадо мужа, пряча проблески крамольных мыслей в пушистых ресницах — опахалах карих глаз. Она мыла посуду, скопившуюся за день в раковине, и представила себя на его месте. В поношенных шортах, со свисающим на колени животом, источником неприязненности. Чтобы вот так, как сама сейчас, шуршала на кухне жена, стругая зелень для табуле[18]. Чтобы покровительственно чмокнуть её в лоб, назвать матерью своих детей и укатить к русской потаскушке в Кармиель. И в придачу вернуться с «пустыми яйцами» домой, где чистота лишь прелюдия — дети умыты-уложены, готова еда, накрыт стол и жена в постели. У мужа «футбол»! Как круто!

Только вчера, уложив ребёнка спать, она осознала, что странности в поведении мужа пугают её больше, чем ранее. Малыш лежал на боку неподвижно, с открытыми глазами и в ожидании сна глядел на мать. Щемящее чувство опасности внезапно ударило по нервам, как в шаманский бубен. Малыш беспокойно закрутился в своей кроватке. Теребил то подушку, то одеяло, ножки бились о деревянную раму. Пришлось взять его на руки и долго укачивать.

Иной виделась Ране семейная жизнь, когда выходила замуж за весёлого крепыша пограничника из правильной друзской семьи. Теперь сама не прочь стать мужчиной, чтобы жить без оглядки на чужие мнения — лишь потому, что ты «мужик». Другие цели, другие пьедесталы.

— Я голоден, Рана, кажется, готов заживо проглотить барана!

— Сперва в душ. Сколько раз просила… пришёл с работы — сразу мыться… И одежду в стирку…

— Женитьба — радость на месяц и печаль на всю жизнь, — проворчал муж, тем не менее послушно отправляясь в ванную.

Рана нахмурилась. В последнее время Абу Рабия действительно вёл себя странно. Обычно шебутной, глухой к серьёзному разговору, он вдруг, к месту или нет, стал изрекать мудрости, звучавшие в его устах то витиевато, то инородно. Заподозрить мужа в чтении умных книг — смешно, ведь Амер сроду не читал ничего, кроме новостей в «Маарив»[19], из «музеев» признавал лишь Хайфский зоопарк. Не то, чтобы ей это сильно претило, напротив, если раньше Абу Рабию не принимали всерьёз, то нынче его общества никто не чурался. Даже «укаль», посвящённые, пригласили в следующий четверг в Дом Собраний на открытый урок. Рана смешала булгур, помидоры, зелень петрушки, репчатый лук, добавила мелко порушенные листья мяты, выдавила половинку лимона и щедро сдобрила табуле оливковым маслом холодного отжима. Уходят традиции, в Хорфеше и, разве что, в Янух, продолжают давить масло камнями, в остальных деревнях используют горячий отжим. Масла на выходе больше, но из него уходит душа. Так и её мужчина. Одна его часть чистая, пусть и незамысловатая, но своя, привычная. Другая — чужеродная, словно в одном человеке соединились две сущности.