Руки аббата, натертые веревками, нестерпимо болели, но он помнил, что его жизнь зависит от того, как далеко он сумеет отплыть до рассвета, и греб, что было сил, время от времени бросая взгляд на яркие звезды, чтобы не сбиться с пути и не вернуться к пиратскому кораблю и „Сирене“.
Несколько часов он греб, не переставая.
Наконец звезды начали меркнуть, небо на востоке порозовело, и взошло солнце. Аббат огляделся и увидел вокруг до самого горизонта только бесконечную морскую гладь. Возблагодарив Бога, он поставил парус, направив свою лодку на юго-запад, как говорил ему добросердечный ирландец, лег на дно ялика, укрылся плащом и провалился в глубокий сон без сновидений.
Проснулся он от жары и жажды. Солнце уже клонилось к горизонту, океан вокруг был по-прежнему пуст. Ветер совершенно стих, и парус едва колыхался. Аббат напился, съел несколько сухарей из запаса, который оставил ему пират, и снова взялся за весла. Так он греб несколько часов, пока, уже после полуночи, не поднялся ровный сильный ветер. Аббат опять поставил парус, и ялик быстро помчал в нужном ему направлении.
Ветер, однако, все крепчал. Вокруг все выше вздымались волны, хрупкий ялик то зарывался в них носом, то угрожающе кренился. Наконец наступило утро, но оно было мрачным. Волны превратились в настоящие водяные горы, они грозили перевернуть ялик или залить его. Аббат едва успевал отчерпывать воду. Он спустил парус, чтобы лодка не опрокинулась, вцепился в мачту и непрерывно молился, прося у Всевышнего избавления от буйной стихии. Ялик уже наполовину был залит водой, когда впереди сквозь клочья тумана проступило очертание скалы.
Огромная волна подхватила утлое суденышко, подняла его на гребень и швырнула вниз…
Аббат услышал оглушительный треск и потерял сознание.
Очнулся он от боли в руке.
Приоткрыв глаза, увидел, что лежит на мокром песке, а в его правую руку вцепился маленький краб.
Аббат застонал, приподнялся на локте и стряхнул краба. Тот удивленно взглянул на него и боком припустил к воде.
Аббат осмотрелся.
Он лежал на берегу острова, над ним возвышалась скала, та самая, которую он видел во время шторма. Он был бос, одежда его превратилась в жалкие лохмотья, так что сейчас никто не признал бы в нем служителя Господа. Перед ним было тихое, спокойное море, освещенное полуденным солнцем. Трудно было поверить, что это — то самое море, которое совсем недавно вздымало яростные валы, швыряя жалкий ялик, как ореховую скорлупку.
Кстати, сам ялик, вернее, его обломки, лежали на песке неподалеку от аббата.