— Триста пиастров?! — возмутился мавр. — Да за триста пиастров я могу купить двух таких рабов, даже трех! — Он в сердцах плюнул и сделал вид, что уходит, но тут же вернулся и спросил: — А сколько ты хочешь за этого белого?
— За этого? — Сулейман взглянул на аббата, будто впервые увидел его, пожевал губами и ответил:
— Так и быть, этого я отдам за сто пятьдесят. Он еще не откормился как следует!
— Сто пятьдесят? — Мавр выпучил глаза. — Должно быть, ты шутишь! За этого доходягу я заплачу не больше сотни, да и то это будут выброшенные деньги! Ведь он совсем слаб, не сегодня завтра умрет!
С этими словами мавр ткнул аббата кулаком.
— Что ты говоришь, друг? — воскликнул Сулейман. — Он очень крепок, а что не так мускулист, как негр, — зато жилист и вынослив, как все кяфиры. Мой слуга подобрал его в море, он плыл два месяца и ничуть не устал…Так и быть, готов отдать его тебе за сто сорок пиастров, только в знак нашей дружбы!
— Ни за сто сорок, ни за сто тридцать я не куплю у тебя этот ходячий скелет! — упирался мавр. — Самое большее, что я заплачу за эти кости, — сто десять пиастров, сто десять, и ни реалом больше!
Аббат в ужасе слушал, как два мусульманина торгуются из-за него, будто он — верблюд или лошадь. Он представил, что ждет его на галере — палящее солнце, невыносимый каторжный труд, голод и жажда, бич надсмотрщика… и оттуда, с галеры, не убежишь, ведь гребцы скованы железными цепями…
Тем временем продавец и покупатель наконец сторговались, и оба были чрезвычайно довольны. Мавр отсчитал Сулейману сто двадцать пиастров, тот вложил в руку покупателя веревку, которой были связаны руки аббата, и мавр повел своего нового невольника в сторону гавани.
Аббат осторожно огляделся по сторонам. Вокруг кипел невольничий рынок, люди темпераментно торговались, расхваливали свой живой товар, договаривались о будущих сделках. Всем было не до них с мавром. Если и стоило попытаться бежать, то именно сейчас, пока они не дошли до галеры хозяина. Ведь там его закуют в цепи, и можно будет навсегда проститься со свободой…
— Даже не думай об этом, неверный! — проговорил мавр, словно прочитав мысли невольника. — Неужели ты думаешь, что я позволю сбежать ста двадцати пиастрам?
Аббат скосил глаза на рабовладельца и увидел в его руке длинный кривой ятаган с усыпанной драгоценными камнями рукоятью. Глаза у мавра были цепкие и пронзительные, а вся фигура, казавшаяся издали расплывшейся и неуклюжей, дышала недюжинной силой.