Дуэль

В этом батальоне заслуженные полковники выполняли обязанности сержантов, генералы — ротных командиров, а маршал Франции, принц империи, возглавлял батальон. Все они были вооружены ружьями, подобранными на дороге, патронами, отобранными у мертвецов. В эти дни полного распада всякой дисциплины и служебного долга, который связывает крепкими узами взводы, батальоны, полки, бригады и дивизии вооруженного войска, эта группа людей старалась из чувства гордости соблюдать какую-то видимость порядка и стройности. Отставал только тот, кто падал и препоручал ледяной стуже свою измученную душу.

Они брели вперед, и шаг их не нарушал могильной тишины равнин, сверкающих мертвенным блеском снегов под пепельно-серым небом. Вьюга бушевала на полях, налетала на сомкнутую колонну, окутывала ее снежным вихрем, затихала на миг, и люди снова плелись по своему безотрадному пути, не отбивая такта, не соблюдая мерного ритма военного шага. Они брели, не обмениваясь ни словом, ни взглядом; шли плечо к плечу день за днем, не поднимая глаз от земли, словно погруженные в безнадежные думы. В безмолвной, черной сосновой чаще слышалось только потрескивание веток, отягченных снегом. Часто от зари до зари никто во всей колонне не произносил ни слова. Это было похоже на шествие мертвецов — эти бредущие трупы, пробивающиеся к далекой могиле. Только налеты казаков воскрешали в их глазах некоторое подобие воинственной решимости. Батальон поворачивал кругом и выстраивался в боевом порядке или становился сомкнутым строем, а сверху без конца, без конца сыпались снежные хлопья. Кучка всадников в меховых папахах, с длинными пиками наперевес с криками «ура! ура!» носилась вокруг этого ощетинившегося строя, откуда с глухими раскатами, прорезая густую снежную завесу, вылетали сотни огненных вспышек. Через несколько минут всадники исчезали, словно подхваченные вихрем, а Священный батальон, настороженно застыв в одиночестве, среди бурана, слышал только завыванье ветра, пронизывающего до самого мозга костей. Со слабым возгласом: «Vive l'empereur!»[2] — он снова двигался вперед, оставляя позади несколько безжизненных тел — крошечные черные точки среди белой пустыни снега.

Хотя они нередко шагали в одной шеренге или, отстреливаясь, стояли плечо к плечу, оба офицера теперь не замечали друг друга отнюдь не из враждебного умысла, а поистине из полного равнодушия. Весь запас их душевной энергии уходил на то, чтобы противостоять страшной враждебности окружающей их природы и гнетущему чувству непоправимого бедствия. Они до самого конца считались самыми бодрыми, больше всех сохранившими стойкость духа во всем батальоне. Их мужественная жизнеспособность окружала их в глазах товарищей ореолом геройства. За все время они обменялись, может быть, двумя-тремя словами и то случайно, за исключением одного дня, когда, отстреливаясь, впереди всех от конного разъезда в лесу, они оказались отрезанными от батальона небольшой кучкой казаков. Десятка два усатых, обросших щетиной всадников в меховых папахах, потрясая пиками, носились вокруг них в зловещей тишине. Но ни тот, ни другой офицер не собирался сложить оружие. И тут-то полковник Феро, вскинув мушкет к плечу, неожиданно сказал хриплым, ворчливым голосом:

— Вы цельтесь вот в этого, что поближе, полковник д'Юбер, а я разделаюсь вон с тем: я стреляю лучше вас.

Полковник д'Юбер кивнул, поднимая мушкет. Они стояли, прислонившись к стволу толстого дерева. Громадные сугробы впереди защищали их от прямой атаки. Два метких выстрела прозвучали в морозном воздухе, — два казака зашатались в седлах. Остальные, решив, что игра не стоит свеч, сомкнулись вокруг своих раненых товарищей и ускакали прочь. Полковникам Феро и д'Юберу удалось нагнать свой батальон, когда он остановился на ночлег. В этот день они не раз опирались друг на друга, и в конце концов полковник д'Юбер, которому его длинные ноги давали преимущество в ходьбе по рыхлому снегу, решительно отнял мушкет у полковника Феро и вскинул его себе на плечо, опираясь на свой, как на посох.

На окраине деревушки, почти занесенной снегом, ярким громадным костром пылал старый деревянный сарай. Священный батальон скелетов, кутаясь в лохмотья и тесно сбившись в кучу, спиной к ветру, жадно тянулся к огню сотнями онемевших костлявых рук. Никто не заметил, как они подошли. Прежде чем вступить в круг света, озарявший худые, изможденные лица с остекленевшими глазами, полковник д'Юбер сказал:

— Вот вам ваш мушкет, полковник Феро. Хожу-то я лучше вас.

Полковник Феро кивнул и, расталкивая сидящих направо и налево, протискался к самому огню. Полковник Д'Юбер, хотя и не столь бесцеремонно, но тоже постарался занять место в первом ряду. Те, кого они отпихнули, все же слабыми возгласами приветствовали двух несокрушимых товарищей. И эти слабые возгласы были, пожалуй, самой высокой похвалой, которой когда-либо удостаивались мужество и стойкость.