Дуэль Пушкина

В счёт приданого семье Пушкиных удалось получить лишь часть фамильных драгоценностей. Бриллианты Гончаровых были давно заложены у ростовщика, так что зять получил лишь залоговую квитанцию на них[315]. В октябре 1831 г. поэт уведомил московского приятеля Нащокина, что пытается спасти бриллианты жены «от банкрутства тёщи моей и от лап Семёна Фёдоровича»[316]. Любовник Н.И. Гончаровой Семён Фёдорович Душин добивался возврата бриллиантов своей госпоже. В 1831—1832 гг. Александр Сергеевич через Нащокина усиленно хлопотал о выкупе алмазов, с тем чтобы перезаложить их[317].

Недоразумения с драгоценностями побудили Пушкина к объяснению с тёщей. 26 июня 1831 г. он напомнил Н.И. Гончаровой, что дал ей взаймы крупную сумму, но не торопит её с возвратом денег[318]. Тёща не только не возвращала долг, но и бранила зятя как человека «алчного, как презренного ростовщика».

Первоначально свадьбу предполагалось сыграть в мае 1830 г. Бесконечные отсрочки истощили терпение Пушкина. Гончаровы жаловались на отсутствие денег и заявляли, что свадьбу можно сыграть лишь после завершения переговоров о продаже медной статуи. 30 июля 1830 г. Пушкин писал невесте: «Серьёзно опасаюсь, что это (указанные переговоры. — Р.С.) задержит нашу свадьбу, если только Наталья Ивановна не согласится поручить мне заботы о Вашем приданом»[319]. Пушкин великодушно предложил взять на себя устройство приданого.

Размолвка с Н.И. Гончаровой, случившаяся в конце лета 1830 г., едва не расстроила свадьбу. Наконец 9 сентября 1830 г. поэт получил от невесты письмо, устранявшее возникшие затруднения. Послание Натальи не сохранилось, но Пушкин изложил его суть в письме к Плетнёву: «Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выдти за меня и без приданого. Приданое не уйдёт»[320]

. В словах Пушкина звучала ирония с примесью сарказма. Письмо невесты было в самом деле премиленьким. С беспредельной наивностью Наталья сообщала, что согласна выйти замуж бесприданницей. Тем самым она отнимала у поэта всякую надежду на то, что брак позволит обеспечить семью твёрдым доходом за счёт гончаровских миллионов.

Письмо Натальи подтвердило, что главной причиной ссоры Пушкина с тёщей 27 августа 1830 г. был вопрос о приданом.

Послушная дочь написала письмо жениху, разумеется, под диктовку матушки. Обращение дочери к жениху было удачным ходом. Н.И. Гончарова использовала послание дочери, чтобы поставить точку в затянувшихся переговорах о приданом. Она решительно отказалась от своих обещаний по поводу земли и крепостных. Под конец она решила сложить с себя также и все расходы, связанные с шитьём подвенечного платья для невесты и белья.

Поэту пришлось заложить выделенную ему родителями деревеньку, чтобы расплатиться с долгами и ссудить Н.И. Гончаровой 11 000 рублей. «Теперь понимаешь ли, — жаловался поэт Плетнёву, — что значит приданое и отчего я сердился? Взять жену без состояния — я в состоянии, но входить в долги для её тряпок — я не в состоянии»[321].

В XIII в. Гончаровы снабжали полотном не только русский, но и английский флот. Они добыли миллионы трудом и потом. В XIX в. они не смогли сохранить свои позиции на мировом рынке, и их мануфактуры пришли в упадок. Сами Гончаровы из прижимистых купцов-мануфактуристов превратились в дворян, связанных родством со знатнейшими фамилиями империи. Они вели вполне дворянский образ жизни и умудрились быстро промотать всё состояние. Их задолженность росла как снежный ком.

Долги Пушкина далеко уступали долгам Гончаровых и имели иное происхождение. Решив породниться с Гончаровыми, поэт просил быть сватом Ф.А. Толстого-«Американца». Осведомлённость последнего не подлежит сомнению. Уже после помолвки Александра Сергеевича с Наташей «Американец» писал Вяземскому из Подмосковья 7 июня 1830 г.: «Пушкин с страстью к картам и нежностью к Гончаровой — для меня погиб»[322]. Отношение Александра Сергеевича к картам приятель определял как страсть, отношение к невесте — как нежность.

Карточные страсти

Матримониальные затеи Пушкина терпели неудачу не только по причине его политической неблагонадёжности. Ни А.А. Оленин, ни Н.И. Гончарова не желали иметь зятем картёжного игрока. Увлечение Пушкина картами не было для них секретом.

Обладая необузданным темпераментом, поэт питал страсть к азартной игре. Никакая игра, писал приятель поэта Ал.Н. Вульф в дневнике, «не доставляет „столь живых и разнообразных впечатлений, как карточная…“ Это я слыхал от страстных игроков, напр., от Пушкина (поэта)… Пушкин справедливо говорил мне однажды, что страсть к игре есть самая сильная из страстей»[323].

Страсть к банку! Ни любовь свободы,Ни Феб, ни дружба, ни пирыНе отвлекли б в минувши годыМеня от карточной игры.