Дуэль в истории России

«…я прочел и роман Толстого и вашу статью о нем. Скажу вам без комплиментов, что вы давно ничего умнее и дельнее не писали… Сам роман возбудил во мне весьма живой интерес: есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных, — все бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.); но историческая прибавка, от которой собственно читатели в восторге, кукольная комедия и шарлатанство. Как Ворошилов в «Дыме» бросает пыль в глаза тем, что цитирует последние слова науки (не зная ни первых, ни вторых, чего, например, добросовестные немцы и предполагать не могут), так и Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он все об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, — а он и знает только что эти мелочи. Фокус, и больше ничего, — но публика на него и попалась. И насчет так называемой «психологии» Толстого можно многое сказать: настоящего развития нет ни в одном характере… а есть старая замашка передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения, то, что он беспощадно вкладывает в уста и в сознание каждого из своих героев: люблю, мол, я, а в сущности, ненавижу и т. д. Уж как приелись и надоели эти quasi-тонкие рефлексии и размышления и наблюдения за собственными чувствами! Другой психологии Толстой словно не знает, или с намерением ее игнорирует. И как мучительны эти преднамеренные, упорные повторения одного и того же штриха — усики на верхней губе княжны Болконской и т. д. Со всем тем, есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать, и которые возбудили во мне озноб и жар восторга».

Император Александр II.

Баден-Баден, 13 апреля 1868 года.

«Доставили мне 4-й том Толстого… много там прекрасного, но и уродства не оберешься! Беда, коли автодидакт, да еще во вкусе Толстого, возьмется философствовать: непременно оседлает какую-нибудь палочку, придумает какую-нибудь одну систему, которая, по-видимому, все разрешает очень просто, как, например, исторический фатализм, да и пошел писать! Там, где он касается земли, он, как Антей, снова получает все свои силы: смерть старого князя, Алпатыч, бунт в деревне, все это — удивительно. Наташа, однако, выходит что-то слабо и сбивается на столь любимый Толстым тип (excusez du mot) зас…х».

В письме к Я. П. Полонскому из Бадена от 6-го марта 1868 года Тургенев добавлял:

«… Роман Толстого — вещь удивительная: но самое слабое в нем — именно то, чему восторгается публика: историческая сторона и психология. История его — фокус, битье тонкими мелочами по глазам; психология — капризно-однообразная возня в одних и тех же ощущениях. Все бытовое, описательное, военное — это первый сорт, и подобного Толстому мастера у нас не имеется».

Вернемся к письмам, адресованным Фету:

Баден-Баден, 12 апреля 1868 года.

«Я только что кончил 4-й том «Войны и Мира». Есть вещи невыносимые, и есть вещи удивительные… и удивительные эти вещи, которые в сущности преобладают, так великолепно хороши, что ничего лучшего у нас никогда не было написано никем… 3-й том почти весь chef d'oeuvre».

Яков Полонский.

Карлсруэ, 13 января 1869 года.

«Только что можно читать, что Л. Толстого, когда он не философствует…»

Баден-Баден, 30 октября 1869 года.

«…мысленно рисую вас то с ружьем в руке, то просто беседующего о том, что Шекспир был глупец, и что, говоря словами Л. Н. Толстого, только та деятельность приносит плоды, которая бессознательна. Как это, подумаешь, северные американцы во сне, без всякого сознания, провели железную дорогу от Нью-Йорка до С. Франциско? Или это не плодЪ?

Баден-Баден,

21 декабря 1869 года.