Дух, брат мой

Посчитав, что я — явно нежелательный элемент на этом празднике жизни, меня после ужина сначала водворили, а потом и заперли в модуле, обнесенном проволокой, который кто-то ласково окрестил «ООНовский отстойник». Примечательно, что туалет в этом обиталище «принесенных ветром» отсутствовал, что впрочем, меня волновало мало. За модулем располагался маленький лужок, периметр которого выхватывал из мрака ночи яркий прожектор. Луч света меня не смущал, по крайней мере, вне помещения. А внутри дело обстояло несколько иначе. Соседкой по «камере» оказалось очень красивая и стройная деваха, которую занесло сюда вообще непонятно как. Ей тоже приходилось выходить по нужде на чаман, освещенный отнюдь не лунным светом. Но знакомиться детально я с ней не стал, так как в кабульском микрорайоне меня ждали жена и дочка. Просто осталось в памяти красивое и нежное лицо, которое никак не вязалось с войной, пылью и грубой армейской жизнью шиндандской равнины. Да еще одеяло, которое мы для нее повесили на улице, зацепив за окно и сделав из него нечто вроде ширмы. Женщины ведь как афганцы, стоя писать не умеют.

..Сон улетучился, разогнанный урчащими звуками, исходившими из чрева. Треклятый арбуз, а может быть, дыня? Мысли о дыне чудно трансформировались в воспоминания о базаре, голова наполнилась цветными картинками старого Герата. Вот поехала повозка с овощами, в которую впряжен маленький ослик. Вот уподобившийся ему хазареец потащил втрое большую телегу. На первый взгляд кажется, что живут здесь одни таджики да хазарейцы. Но это не так. Кое-где плотными группами обитают пуштуны, которых таджикское население не любит и при каждом удобном случае «выдавливает» из зон их обитания. Интересный район в сердце старого Герата — Базаре-Ирак, смыкающийся с Базаре-Малек, который наши военные окрестили «кандагарским рынком». Очень неспокойное место. В военной форме здесь лучше не появляться вообще — прибьют стопроцентно. На самом рынке обитают почти одни таджики, а вот в «зеленке», что прилегает к дувалам, выходящим на этот базар — пуштунская засада. В зеленой зоне тянутся до самого деревянного моста, окрещенные русскими как «фарши» кишлаки. Люди там живут вахтовым методом, спасаясь от обстрелов в соседнем Иране. Кстати сказать, персидское слово «вахт» дошло до нас из древности и на русском означает ничто иное, как время. Армейцы называют этот мост «духовским», стараются особо туда не соваться. Но иногда приказы кабульских маньяков загоняют их в эти края, и тогда там начинается мясорубка. Теряя изрядное количество бойцов убитыми и ранеными, наши обычно откатываются назад и едут с потерями обратно в полк. Через пару часов «фарши» начинают прессовать реактивные установки «Град» и тяжелая артиллерия, превращая все живое в пыль и груды глины вперемешку с виноградной лозой. Иногда, пока военачальники из штаба 40-й рисуют красные и синие стрелки на другой части карты страны, наши ребята отдыхают, пользуясь для своих нужд другим мостом, более прочным. Духи окрестили его «советским», и туда в отличие от нас не лезут. Вообще они здесь не инициативны. Огрызаются лишь, когда их совсем уж достанут. Точно как пчелы из разоренного улья. Впрочем, побродить по этому базару в сопровождении аборигенов еще в 1983 году было вполне возможно. Там довольно интересно.

Вообще на Востоке базар — не только рынок в нашем понимании, а скорее место общения людей. Там можно целый день продавать один банан или гранат, зато наговориться и пообщаться всласть, узнать все новости, решить свои дела. Только на первый взгляд кажется, что восточные базары похожи один на другой как две капли воды. Это совсем не так. Взять базары (не отдельные дуканы) в ряде городов. Ну, например — Кандагарский, Кабульский, Гератский, Адрасканский и Шиндандский. Что касается последнего, то он, естественно, располагается не в «Березке» штаба нашей дивизии. До городка Шинданд — скоромного административного центра, куда иногда заглядывает хитрый таджик Туран Исмаил, надо еще ехать на машине минут сорок. Я мысленно разместил эти базары по убывающей с точки зрения концентрации на них пуштунов среди общего числа обитателей торжищ. В Кандагаре — 95 процентов пуштунов. В Шинданде, предположим, пять. По отношению к иностранцу эти базары ведут себя совсем по-разному. Чем меньше пуштунов в общем числе обитателей базара, тем легче этот базар «ассимилирует» тебя под свой размеренный ритм жизни. На «непуштунском» базаре ты очень быстро становишься его «игроком». Тебя ловят взгляды торговцев, для которых ты, во-первых, возможная часть их сегодняшней прибыли, во-вторых, источник информации как таковой — полезной или бесполезной, в-третьих, такой же элемент составляющей базара, на котором комфортно чувствуют себя рядом и таджики, и узбеки, где заняты непосильным трудом — тягой огромных телег — хазарейцы, и, наконец, в четвертых — источник возможной подачи милостыни для нищих. Вообще о таком базаре остается впечатление как о том месте, где твоя бдительность, после некоторого времени, притупляется.