Дух Меркурий

Мы уже столкнулись с рядом алхимических высказываний, которые ясно показывают, что характер классического Гермеса был более чем верно воспроизведен в фигуре Меркурия. Отчасти это бессознательное повторение, отчасти спонтанно воспроизведенное переживание; наконец, это и вполне сознательная сверка с образом языческого бога. Так, Михаил Майер, несомненно, сознательно намекает на o5riyo<, (указующего путь Гермеса), когда говорит, что в своем peregrinatio (мистическом странствии) обрел статую Меркурия, указывающую путь в рай[201]; и он имеет в виду Гермеса-мистагога, когда вкладывает в уста Эритрейской сивиллы такие слова (о Меркурии): «Он сделает тебя свидетелем мистерий Бога (Magnalium Dei) и таинств природы»[202]. И в другом тексте Меркурий как «divinus Ternarius» назван источником откровения божественных таинств[203]; в форме золота он понимается как душа арканной субстанции (magnesia)[204] или как оплодотворитель философского древа (arbor sapientiae)

[205] В «Epigramma Mercuno philosophico dicatum»[206] Меркурий именуется посланцем богов, герменевтом (толкователем) и «Тевтием» (Тотом) египетским Михаил Майер рискнул даже связать его с Гермесом Киллением, назвав «Arcadium hue mvenem miidum, mmiumque fugacem» (этим вероломным и чересчур уклончивым аркадским юношей)[207] В Аркадии имелось святилище Килления — итифаллического Гермеса В схолиях к «Золотому трактату» Меркурий прямо назван «Cyllenius heros»[208] Слова «infidus mmiusque fugax» вполне могли бы относиться и к Эросу И действительно, в «Химической свадьбе» Христиана Розенкрейца Меркурий предстает в облике Купидона[209]

, который в наказание за любопытство, проявленное адептом Христианом при посещении Госпожи Венеры, ранит тому руку своей стрелой Стрела эта — «telum passioms» (дротик страсти), атрибут Меркурия[210] Меркурий — «Sagittarius» (стрелец), причем такой, который «стреляет без лука» и которого «не сыскать на всей земле»[211] —те, очевидно, его следует представлять себе как демона В Таблице символов[212] Пенота он ассоциируется с нимфами, что наводит на мысль о пастушеском боге Пане Его сладострастие выявляется на одном рисунке из «Tnpus Sendivogianus»[213], где он изображен на триумфальной колеснице, запряженной петухом и курицей, а позади него можно видеть пару нагих любовников, слившихся в объятии В этой связи можно также упомянуть о множестве довольно-таки непристойных изображений coniunctio в старых печатных изданиях, которые зачастую сохранялись именно благодаря этим картинкам, расцениваясь как чисто порнографические Равным образом к этой сфере ^Oovioq (хтонического Гермеса) относятся встречающиеся в старинных манускриптах изображения экскреторных актов, включая рвоту

[214] Меркурий воплощает то «непрерывное сожительство»[215], которое в наиболее чистом виде представлено в тантристском учении о Шиве и Шакти Ведь связи греческой и арабской алхимии с Индией вполне вероятны Райценштайн[216] приводит повесть о Падманабе из турецкой народной книги о сорока визирях, которая может датироваться эпохой Моголов. Уже в первые века нашей эры в южной Месопотамии заметны индийские религиозные влияния, а во II в до Р. Х в Персии существовали буддийские монастыри В царском храме Падманабхапуры в Траванкоре (примерно XV в ) я обнаружил два рельефа с изображением совершенно не индийского по виду senex ithyphallicus с крыльями. На одном из изображений он стоит по пояс в чаше Луны Невольно вспоминается крылатый итифаллический старец, который, по представлениям ипполитовых гностиков, преследует «синюю» (или «на пса похожую») женщину[217] Киллений тоже упоминается у Ипполита[218]

как тождественный, с одной стороны, Логосу, с другой — злобному Корибанту, фаллосу и демиургическому принципу вообще[219] Один из аспектов этого темного Меркурия — инцест между матерью и сыном[220]; исторически его можно объяснить влиянием мандаизма, где Набу (Меркурий) и Иштар (Астарта) образуют сизигию Астарта почиталась как богиня-мать и богиня любви на всем Ближнем Востоке, и повсюду с ее культом был неразрывно связан мотив инцеста Набу — «мессия лжи», который наказывается за свою порочность и держится Солнцем в заточении[221] Итак, не приходится удивляться постоянным напоминаниям наших текстов о том, что Меркурий «in sterquilinio invenitur» (обретается в навозной куче),— только к этому добавляется ироническое замечание о «многих, которые рылись в навозных кучах, да так и остались с пустыми руками»[222].

Этого темного Меркурия следует рассматривать как начальное состояние nigredo, причем первоначально преобладающее низшее должно пониматься как символ высшего, а высшее — низшего: «Anfang und Ende reichen sich die Hande»[223]. Это уробор, ev то nav (Единое и Все), соединение противоположностей, осуществляемое в ходе процесса, о котором Пенот говорит следующее: