Александр Верт

Дух свободы

Наследники партизан

Всем жертвам режима посвящается. Мы никогда вас не забудем.

Глава 1

В замке повернулся ключ. Щелчок – и дверь открылась. В тишине квартиры этот звук прокатился зловещим эхом.

Артур, так и не включивший свет на кухне, вздрогнул, сглотнул мгновенно подкативший к горлу ком и красными от усталости глазами посмотрел на часы.

В такое время домой могла вернуться только Маша, хотя Артур не мог вспомнить, на сутки она ушла или на день. Он постоянно путался в ее сменах на скорой, а когда собирался об этом спросить – забывал, и потому постоянно чувствовал себя виноватым.

Быстро закрыв ноутбук и перевернув два лежащих рядом телефона экраном вниз, он хлебнул остывший кофе и встал.

Сейчас говорить с ней он тоже был не в состоянии. Включив свет на кухне, он вышел в коридор и увидел ее в расстегнутом пальто, стягивающую с себя шарф. Шапка уже лежала на полке.

Вместо приветствия и поцелуя в щеку, Артур коротко провел рукой по ее спине, едва задевая пальцами кончики темных волос, затянутых в короткий хвост. Это было почти неощутимое прикосновение, но на большее он не был способен, потому забирал пакет с покупками, избегая ее взгляда.

Она всегда заходила в магазин, возвращаясь домой. Наверное, пыталась так заботиться о них, по крайней мере, Артур видел в этом заботу и острее чувствовал вину, но она молчала, даже не вздыхала тяжело от усталости.

Это его устраивало, особенно сейчас, когда в голове было пусто, а перед глазами мелькали новости, ники, каналы и обсуждения.

Он просто пошел на кухню разбирать пакет, чтобы помочь хоть чем-то.

Хлеб, молоко, мука…

Стоило взять ее, и рука сразу задрожала. Белая упаковка, красная полоса.

«Чертова Лидская мука», – подумал Артур, сжимая до боли челюсть.

Рядом с красной полоской было написано: «сделано в Беларуси».

«Сделано» – красным. «В Беларуси» – зеленым. Все как на государственном флаге.

У Артура перед глазами сразу проехали ряды автозаков с этим проклятым флагом, замелькали дома, где эти флаги теперь появились. Они теперь были всюду, даже на магазинах. От них тошнило.

– Ненавижу, – прошептал он, сжимая муку все сильнее.

– Что? – спросила Маша, не разобравшая его тихих слов и тут же отскочившая от своего парня.

– Что это? – спросил он, резко обернувшись и чуть ли не в нос ткнув в нее пачкой муки. – Зачем ты ее купила? Она государственная! На ней же этот чертов флаг.

– Это единственная мука в магазине у дома, – устало ответила Маша.

– Да мне плевать!..

Договорить Артур не успел, потому что треклятая бумажная упаковка муки в его руке лопнула, заполнив всю кухню белым туманом.

– Ты идиот?! – взвыла Маша. – Мог бы пойти в магазин сам! Кто вообще это все теперь будет убирать?!

Слезы тут же застыли в ее глазах, просто потому что всякий раз, когда она видела Артура таким, что-то в ней ломалось. Выжигающая ненависть буквально била, и казалось, он может наброситься на нее, а он не понимал, как выглядит в этот момент, скалился и, рыча, швырял полупустой пакет на пол.

– Какая к черту разница, если даже ты… Ты! Кормишь этих тварей![1]

Он впечатал пакет ногой, поднимая белые мучные клубы, и вмял его в пол, пытаясь раздавить, словно окурок.

– Это мои деньги, кого хочу, того и кормлю! – бросила ему Маша в ответ, не понимая уже, от чего она защищается.

– Замечательно! – рявкнул на это Артур и в перемазанных мукой домашних штанах пошел из кухни в коридор, оставляя за собой белые следы.

Продолжать разговор, что непременно закончится упреками, он не хотел.

«Да, я – безработное говно. Я помню», – думал он, уходя, и едва не налетал на Машиного брата, что выходил на крики из своей комнаты.

– Да что у вас опять случилось? – спросил тот.

Артур ему не ответил, отмахнулся и вышел.

За ним хлопнула входная дверь.

На кухне разрыдалась Маша, сползая на пол.

У нее просто не было сил ни терпеть, ни бороться. Она устала от новостей, от ситуации в стране, от работы, от Артура, от всей своей жизни и могла только рыдать, жалея себя.

– Маш, – окликнул ее брат, присаживаясь с ней рядом на пол, засыпанный мукой. – Что у вас опять случилось?

– Как всегда, – простонала Маша в ответ, вытирая слезы.

Она не видела смысла объяснять брату, что не так. Кирилл жил с ними и сам знал, каким невыносимым стал Артур. Иногда он, казалось, был хуже лукашистов[2] и все чаще напоминал сумасшедшего. У него было пять телефонов, несколько ников в телеграме. Какие-то чаты, каналы. Спичечный коробок с сим-картами в тумбочке на кухне. Созвоны. Маты. Крики без причины.

Он почти не спал. Забывал поесть. Огрызался. Хамил. Ничего кроме злого ядовитого сарказма из него нельзя было выдавить, но Маша все равно его любила, только уже не надеялась спасти.

«Я так больше не могу», – думала она, не в силах даже это прошептать, а сама заплакала еще сильнее, едва не закричав от боли, в голос.

– Машка…

Кирилл не знал, что ей сказать, потому обнял ее как можно крепче.