Дух времени. Введение в Третью мировую войну

Иными словами, если наше существование определяется концептом «власти», то мы в принципе не способны заглядывать в будущее и не способны овладевать им, а что станется с нашей экономикой при таком подходе — лучше и вовсе не думать. В связи с этим переозначивание — то есть замена в массовом сознании понятия «власть» на понятие «ресурс» — вполне может благотворно сказаться на том, как мы понимаем мир, что мы в нём видим, а также на том, как и насколько успешно мы в нём действуем. В конце концов, мы сами по себе (правда, при определённых условиях, о которых читай выше) вполне можем быть ресурсом, но никогда не сможем быть властью (какую бы должность в государстве мы ни занимали), но только под ней — поскольку она по самому своему существу (как метафизический концепт, определяющий наши мысли и поведение) «надличностна» — «вечная» и «сакральная». Очевидно, впрочем, что сила нового, нарождающегося феномена ресурса подточила уже былую сакральность «власти»: децентрализация (за счёт увеличения количества акторов), в процессе которой каждый актор «отгрызает» себе какую-то, пусть и малюсенькую, «площадку», приводит к тому, что «верховная власть» может управлять лишь «в ручном режиме», а иначе её сигналы не проходят (точнее — именно проходят, только вот между местами, где акторы сосредоточивают свои ресурсы).

Соединённые Штаты, также прошедшие специфический путь развития, отличный от европейского, — другая крайность (и, видимо, неслучайно мы именно по отношению к Штатам испытываем столь сильные и противоречивые чувства — от восторженной зависти до лютой ненависти). Историческая динамика «форм общественных отношений» в США хоть и по-другому, но всё же как и наша, российская, отличается от классической европейской: «рабство», параллельное «демократии», при этом «рабство» сугубо «капиталистическое» (будущих афроамериканцев приобретали как классическую «рабочую силу», искусственно формируя таким образом «пролетариат»), относительно длительный период, по сути, феодально существующих городов и штатов (отголоски чего наблюдаются и по сей день). И по большому счёту, ощущение «ресурса» для Штатов тоже не в новинку, только этим ресурсом для них всегда была метафизика «силы», причём самого разного вида и толка: от способов охраны частной собственности до «силы» как социального успеха, и такая же идеология «силы» в геополитике, бизнесе и финансовом секторе. Но описанная децентрализация сказывается и здесь: если раньше эта сила всегда так или иначе была локализована и находилась в чьих-то руках, то теперь она опять-таки растаскивается отдельными акторами, становится мелкодисперсной и выливается, подобно «тёмному валовому чувству», в школьные расстрелы и в фергюсоновские события.

Иными словами, мы подошли к новому этапу своего исторического развития с прежними «грехами» и прихватами. При этом мир, в котором мы привыкли действовать так, как мы привыкли, сильно изменился. Осознаём мы это или нет, но мир ресурса — мир «Капитала 3.0» — уже здесь, и эти ресурсы раскручивают маховик новой реальности. Зыбкие пласты, лежавшие в основе прежней организации нашей жизни, смещаются относительно друг друга, нащупывая новую, более устойчивую конфигурацию. Но нащупают, судя по всему, весьма не скоро, гарантируя нам неопределённо длинный период не самого, мягко говоря, приятного времяпрепровождения.

Декабрь 2014 года

Дополнение № 2. Ядро экономики «Капитала 3.0»

Уоррен Баффет как-то сказал: «Если вы все такие умные, то почему тогда я такой богатый?» До нашего многострадального отечества эта фраза докатилась в несколько изменённом и убогом виде: «Если ты такой умный, то почему такой бедный?» Картинка из «лихих 90-х» — быдловатый «новый русский» в малиновом пиджаке и невзрачный правопреемник «советской интеллигенции» решают вопрос о ценности интеллектуальной функции… Выглядит глупо. Но Баффет прав.

Пока я, с любезного позволения «Сноба», мучил читателя своим «Кризисом „Капитала 2.0“», офлайн бурно развивались события, иллюстрирующие один из его ключевых тезисов — чрезвычайную хрупкость экономического мира, главной ценностью которого является (являлось) «доверие». Российский ЦБ, банки, валютная биржа, экспортёры и прочие подобные институты демонстрировали предельное перекрёстное недоверие друг другу. Отсюда головокружительные кульбиты рубля, эпохальный рост процентной ставки и, как результат, абсолютная недоступность кредитов для реального сектора, которому теперь уже в принципе никто не доверяет. «Скорость доверия», работающая в обратную сторону, то есть скорость обрушения доверия, решительно сделала своё дело: раньше мы страдали от ручного управления, а теперь испытали на себе действие самого настоящего кондового ручника. Тормоза нашего паровоза, срываясь на визг, скрежещут, искры летят во все стороны, рельсы гудят, а публика замерла с лицами, выражающими немой крик товарища Мунка… Немудрено, останавливаемся задолго до коммуны.