— Ну, на то и дача, чтоб целый день чай пить!
— Вот это и плохо!.. Катар желудка наживаете беспорядочной едой. Мух разводите, потому что целый день стол стоит неприбранный… Да и прислуге отдохнуть не даете…
— Скажите пожалуйста! Прислугу жалеет! — задорно подхватила Фимочка.
— И очень просто. Они тоже люди… Сделай одолжение! Я с прислуги спрошу больше, чем ты, но спрошу должное, И мне ни одна горничная не посмеет грубо ответить. Но трепать ее зря тоже не буду…
Фимочка раскраснелась и стала обмахиваться платком.
— Гувернантка какая явилась! Ха!.. Ха!..
Досада ясно была написана на ее курносом лице.
— Да, наконец, я о себе забочусь. Вы блюдца вареньем перепачкаете… А кто посуду за вами моет? Все я… Или ты этого не замечала?
— А вольно ж тебе за экономку быть!! Своя воля…
— Кто же, по-твоему, у вас чай разливать должен и посуду мыть?
— А кому придется… Нетрудно, кажется?.. Это не воз возить…
— Однако ты за две недели до полотенца не притронулась… Стало быть, трудно!
— Ах, отстань ты от меня (Фимочка вдруг расхохоталась)! Чисто классная дама! Сейчас видно, немецкая косточка…
— А вы, славяне, ленивые да распущенные, — отгрызнулась «молодая», добродушным смехом подслащая пилюлю. — И разве это дело, что прислуга чай разливает и наши семейные разговоры слышит?
— Так, так, верно, — подхватила свекровь, очень довольная этим нагоняем. — Мне доктор волноваться не велит… Я бросила вмешиваться. А только разгильдяйство ваше и мне всегда постылым казалось…
— Нас целых три у вас… Могли бы с вас заботу снять… На днях слышу, к вам кухарка идет насчет обеда… Неужто и провизию сами выдаете?
— Федосьюшка помогает… У нее ключи, — устало ответила свекровь.
Катерина Федоровна нахмурилась.
— Вы, маменька, нам ключи передайте! Ей-Богу, стыдно так жить без дела!.. Не привыкла я…
— Конечно, правда, — прошептала Лиза.
Фимочка сконфуженно молчала.
— Вот пари держу, — вдруг рассмеялась «молодая», — что у вас никто в доме не знает, сколько в месяц сахару выходит, сколько чаю, кофе, дров, углей, масла, яиц… А ведь это все деньги!.. Да какие еще!.. Воображаю, сколько у вас крадут!
Анна Порфирьевна вспыхнула.
— Нет, Катенька! Вот это вы напрасно!.. У нас люди по десятку лет живут…
— И вы, маменька, напрасно обижаетесь за людей! Не хочу их хулить, а только при таком разгильдяйстве поневоле перестанешь различать, где мое, где твое… Вы говорите:
— Ну-ну, будет… Распетушилась! — примирительным тоном перебила Фимочка. — Научи, пожалуйста, хозяйничать! Тебя послушаешь — в краску бросает. Чуть не дармоедами в лицо называет. Ха! Ха!.. Объявилось сокровище!
Разговор этот вышел без мужчин, без «мужиков», как в шутку говорила Фимочка.
— Стеша, полотенце неси чистое! Ха!.. Ха!.. Хочу хлеб зарабатывать… Чашки буду мыть, — дурила она, усаживаясь за самоваром.
Но мыла она посуду так неловко, делала так много ненужных движений и, по привычке, размашистых жестов, что смахнула со стола две дорогие чашки и раздавила в руках хрупкое блюдце…
— Ах, досада какая! — крикнула Катерина Федоровна. — Нет, уж пусти! Я сама вымою… Тебе этому делу еще учиться надо…
Фимочка совсем переконфузилась и пригорюнилась даже.
Анна Порфирьевна на другой день передала ключи Катерине Федоровне, и та назначила дежурства… Но уже через две недели выяснилась такая непрактичность Лизы и Фимочки, такое их «разгильдяйство», что обе они упросили «Катю» взять на себя всю обузу.
— А мы тебе помогать будем, — говорила Фимочка. — Ты прикажи, мы выполним. А где ж нам управиться с целым домом? На это талант нужен… Не так просто…
— То-то и оно-то! Возьму на себя все, только уж не мешаться! Чур!.. И не хвататься за чайник! А то одна схватит, чай сольет, другая тоже… Глядь, новый надо заваривать…
— Ладно, ладно! — ластясь к ней, ворковала Фимочка. — Мы за тобой, как за каменной стеной, будем!
— И уж вы меня извините!.. Три раза буду вам чай давать, больше ни-ни!
— Вот так зелье!.. Когда я жить без чаю не могу! Особенно на даче…
— То-то и разнесло тебя… Молодая женщина, а шесть пудов, гляди, весишь? Сердце себе испортила… Умрешь до сорока лет.
Фимочка испуганно закрестилась.
Незаметно Катерина Федоровна изменила и весь строй их жизни.
— Очень нелепо у вас едят, маменька, уж вы меня извините, — заговорила она через неделю после того, как получила ключи.
— Три поколения так жили на моей памяти, Катенька…