Дух времени

— Уедем, — прошептала она, задыхаясь.

— А Катя?

Она топнула ногой и бешено закричала:

— Какое мне дело до нее? Я тоже хочу счастия!

Он на секунду побледнел, захваченный мощью этого голого инстинкта.

— У тебя нет сердца, Соня… Но я тебя не осуждаю… Нет!.. Но и меня пойми: я люблю твою сестру и ценою ее страданий и гибели не согласен купить свое удовольствие. Я вообще виноват перед тобой… Своим легкомыслием я допустил вырасти этим мечтам… Я один, повторяю, виноват безмерно… Не ты… Но прошу тебя забыть…

Она протяжно, странно закричала, как бы от боли… Потом, не дослушав его, встала, озираясь, словно ища чего-то. Потом пошла к двери.

— Ну хорошо… Ну ладно… — задыхаясь, с какой-то сумасшедшей улыбкой сказала она и, кивнув головкой, скрылась.

А он, как разбитый, упал на диван. «Это становится опасно, — понял он. — Опасно для всех троих… Такое положение длиться не может!.. Нравится она мне? О да! Желаю ли я обладать ею? О да! Несомненно… Она стала действовать мне на нервы. Я ее вижу во сне… Но этого я не сделаю! Я не мормон. Наконец, я не люблю ее! Я люблю Катю. Каприз не есть любовь. Влечение обладать чудным женским телом не может в моей душе перевесить страха страданий для Кати, когда откроется вся эта… „грязь“… по ее, Катиной, терминологии. Я не могу ставить на карту счастье жены из-за чувственного каприза, который исчезнет через три месяца связи. О да! Я знаю себя! Соня слишком элементарна, чтоб желать ее дольше. А драма какая выйдет!.. Брр… Подумать страшно! Нет, я не эротоман, не герой Пшибышевского… Довольно безумия!..»

«Куда ушла она? — через час спрашивал он себя, когда, не дождавшись Сони, они сели обедать. — Куда могла уйти она?.. Неужели?..» Нет! Он гнал эти мысли… Хоть она и истеричка, но покончить с собой она не решится… Она для этого слишком бесхарактерна.

Наступил вечер. Сони не было. «Куда она девалась?» — испуганно спрашивала Катерина Федоровна.

— Ах, да мало ли у нее знакомых!?

Но сам он тоже потерял спокойствие. Вечером побывал в двух театрах. Сони не видел. «Может быть, она уже дома?»

Ему отворила жена.

— Я думала, вы вместе…

— Еще рано… Нигде не кончились спектакли. Ложись, пожалуйста, спать! Я подожду ее.

Тобольцев задремал одетым на диване.

Его разбудил стук пролетки по промерзшей мостовой. Кто-то подъехал. Он вскочил. Было два часа. У окна он разглядел фигуру Чернова, который садился в пролетку с поднятым верхом. «Ну, слава Богу!» — была первая мысль Тобольцева.

Он прислушивался… Соня не звонила. Соня пришла с черного хода. Он расслышал ее крадущиеся шаги.

Тогда сердце его забилось… Она была у Чернова… Почему она крадется? Ей есть что скрывать…

Он вдруг встал, отворил дверь в ее комнаты и вошел. Соня закричала от неожиданности.

Он подошел, взял ее за плечи и повернул к свече ее лицо. Черные круги окаймляли ее как бы ввалившиеся глаза. Ее губы пересмякли. Волосы растрепались. Лиф был кое-как застегнут, а ворот и совсем криво, как будто она торопилась одеваться.

О, как знаком был ему немой язык этих мелочей!

В первое мгновение она растерялась, потом вдруг закрыла руками залившееся краской лицо. Он злобно засмеялся.

— Уйди!.. Оставь меня!.. Я тебе ненавижу! — прошептала она.

Он вышел, не оглядываясь и все так же зло смеясь.

Развязка назревала.

На другой день Соня с утра ушла на уроки и ни с Тобольцевым, ни с сестрой не видалась. Узнав от прислуги, что барышня вернулась в два часа ночи, Катерина Федоровна изменилась в лице. «Этому надо положить конец!..»

Она вышла гулять, как всегда, в два. Не успела она завернуть за угол, как Чернов с Соней позвонили у подъезда. Соня провела Чернова к Минне Ивановне.

Больная не узнала его, как никого не узнавала. Но Чернов был потрясен до глубины души… Он любил старушку искренно и надеялся почему-то, что для него именно не угасла ее душа. Он упал на стул и разрыдался.

Катерина Федоровна, возвращаясь с прогулки, встретила кухарку, бежавшую в лавочку, и взяла у нее ключ от кухни. Она не звонила, чтобы не тревожить няню, тоже отдыхавшую в этот час. Через черный ход она вошла в переднюю и остановилась как вкопанная.

Чернов сидел на подоконнике, в цилиндре и в пальто, и плакал, как женщина, закрывая лицо руками. Соня в шляпе и бурнусе стояла перед ним, положив ему руку на плечо.

— Ну, полно, перестань! — ласково, но нетерпеливо говорила Соня. — Она сейчас вернется… Я не хочу, чтоб она тебя встретила…

— Что это? — Катерина Федоровна всплеснула руками. Сердце ее бурно застучало.

Соня и Чернов дрогнули всем телом. Он встал и снял цилиндр.

— Я был у больной… Вы… вы не можете не помешать любить ее и…

— Вон! — страшно крикнула Катерина Федоровна, вдруг багровея и указывая ему рукой на дверь. — Вон! Чтоб ноги вашей не было здесь, пока я жива!..

Но Чернов не двигался и глядел на нее холодно и нагло.

— По какому праву ты его оскорбляешь? — тонким голосом закричала Соня.

Катерина Федоровна обернулась к ней лицом. Губы ее прыгали, но ни одного звука не вылетело из стиснутого спазмами горла. Вдруг голова ее затряслась, и все лицо задрожало.