Духовный лик Польши. Католики и католичество

Из дальнейших слов его я понял, что это нужно для успокоения сердца. В этом корень психологический их юридического духа.

ПРАВОСЛАВНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНТКА ОБ ИНДУЛЬГЕНЦИИ

Есть в Лурде гора, называемая Голгофой. На протяжении всего подъёма её изображено, как реальное, шествие Иисуса Христа под крестом, с остановками (по-католически) и распятие. Всего 14 сцен. Фигуры в человеческий рост сделаны из бронзы артистически… до иллюзии художественно. Издали их можно принять за живых людей. Вы можете себе представить, как это всё трогает душу. Но…

Вывешено объявление папы: «Кто хочет получить индульгенцию на 9 лет, пусть вползёт на коленях на эту гору и молится за успех папских намерений» (курсив автора). Без ложки дёгтя не обошлось и тут.

(Купреянова. «Богословский Вестник». 1914, январь, 211)

Не принимает православная душа этого… Нужно понять глубже: почему же?

ЕЩЕ ДВА-ТРИ ПРИМЕРА ИНДУЛЬГЕНЦИЙ

Папа дарует индульгенцию на 300 дней toties quoties всем тем, кто будет читать следующую молитву: «Господи Иисусе, покрой милостью (protection — защитой) Твоего Божественного сердца нашего Святейшего Отца — Папу. Будь его светом, силою и утешением» (10 ап. 1907 г.).

Или:

Тоже на 300 дней за молитву иную: «Приди, Святый Дух, наполни сердца Твоих верных и возжги в них огонь любви Твоей» (8 мая 1907).

Или:

На 300 дней, коленопреклоненно молящимся: «Св. Пётр! Князь апостолов! Утверди нас в вере, уготовь (obtine) нам вечное спасение, Церкви же Римской и Понтифику даруй мир и торжество. Аминь» (31 дек. 1897 г.).

ТЯЖЕСТЬ В ХРАМЕ

1 марта. Чистый понедельник. Имел множество бесед с русскими католиками. Думаю, что они говорят то, что им внушили. Русский — откровенен. А потому их беседы, полагаю, характерны. И так как мы поднимали все принципиальные вопросы, то об этом запишу в особую тетрадь (см. «Богословие католиков»). Запишу другое…

С час тому назад я возвратился из греческой церкви с повечерия. Странное дело: почти я ничего не понимал в службе. Но на душе спокойно, хорошо было; в церкви же католической, — когда бываю я там, — мне приходится всегда принуждать себя и молиться, и чувствовать себя хотя бы покойно. И это даётся с трудом: обычно же какая-то тяжесть на душе. А ведь я не только не настраиваю себя на критику или вражду; а, наоборот, ломаю себя в лучшую сторону, в сторону оправдания католичества, желания как-либо сблизить его со своей мыслью. И всё же мучительно! И лишь иногда, — особенно когда остаюсь один, — постепенно вхожу в мирную молитву.

Что это значит? Привычка ли? Предубеждение ли лишь одно? Или здесь — какие-либо более глубокие таинственные причины? А, может быть, воистину в католичестве уже нет подлинной благодати? Или мне, как епископу Православной Церкви, не должно быть таким мягким и податливым; наоборот, я должен защищать резче, определеннее святое истинное православие? Или до соборного решения вопроса о взаимоотношении Церквей нельзя входить во внутреннее общение в молитве. Не знаю… Но только трудно на душе в храме их. А у греков — мирно.

…Сию минуту входил ко мне настоятель. Я ему сказал, что был у греков в храме.

— Хорошо молятся! И священники, и народ хорошо молятся: искренно, сердечно, просто, смиренно, — сказал ему я.

Он замахал головой, улыбаясь хорошо, и сказал:

— Да, да! Когда люди молятся, всегда и везде это хорошо.

…И должен сказать я, что это было искренно и добросердечно.

«Хорошо у него на душе. Хороший и он!» — подумал я невольно.

И опять спрашиваешь себя: что же значит моё томление в их храме?

Не говорю уже о том, что он заботится о моём столе, беспокоится, хочет сделать хорошее…

Господи Боже наш! Просвети! Утешителю, Душе истины! Настави на истину!

В чём причина?..

В греческом храме и священнослужители во главе со старцем митрополитом Григорием (на покое, кажется), и народ мне показались гораздо искреннее, непосредственнее, душевно проще и смиреннее, чем в католическом храме. Здесь точно наши интеллигенты: всё учат и показывают, как нужно веровать. А там не думают, а делом веруют.

Храм огромный. Недавно выстроенный. Стильного, — кроме архитектуры обычного византийского типа, — ничего особого нет внутри. А живопись — самая почти заурядная, вроде нашего Маковского, Васильева… Хотелось бы древности.

ФРАНЦУЗСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

…Буду понемногу припоминать кое-что из прошлых наблюдений. Запишу здесь же, а не в особой тетради 1-ой (Как я думал было вначале делать (см. Предисловие)).

Первый раз я встретился с католиком на Лемносе; это был генерал Бруссо, представитель французской власти.

Принял меня весьма вежливо и приятно.

Среди разговора он сказал мне, что придаёт огромное значение деятельности духовенства в армии, в смысле нравственного влияния, а потому просил меня в этом смысле воздействовать на батюшек. Я обещал, конечно, но добавил затем:

— Мне и приятно, и больно слышать это от Вас!

Он немного недоумевал. Я продолжал: