Следующее письмо продолжало гастрольную хронику.
«Спасибо за письмецо, приятно, что скрывать, было получить его – значит, не забыл свой многострадальный «Сад» и нас грешных.
Слава богу, что приняли у Бориса спектакль, но иначе и быть не может, настолько все излукавились, изолгались, что правды хочется даже самым неправедным, а говорить ее почти совсем разучились – ты среди очень немногих, тех, кто не только хочет, но и может (хотел-то ведь и Салынский, да, увы, уехала таратайка). Не знаю, как маяковцы, но наши хотят и уже пытаются говорить правду со сцены, хотя, конечно, это далеко не просто и не так еще, как мне мечталось – «ухо» должно быть тоньше, но стремятся всей душой – уже ведь неплохо, верно?.. Вопрос у наших военныж о том, что это «антисоветский» спектакль, с повестки дня не снят, судя по всему…»
Ни много ни мало – через два десятка лет мне было приятно уловить в одном из Сашиных интервью прежнее волнение в связи с той работой. «Меня буквально заставили – почему-то это были не пуровцы, а руководство театра – прямо куски из текста убирать, а это, вообще, была пьеса, которая, на мой взгляд, предсказала абсолютно все наше будущее… Зрители говорили: «Это закроют! Это вы говорите о самом главном». Я помню, Нонна Мордюкова стояла такая перепуганная и шепотом говорила: «Ребята, вы что делаете? Это говорить нельзя со сцены». И так далее…» («Наша улица», № 3-2004.)
Они были правы. «Сад» для начальства, несмотря на успех, был все-таки «вражеской вылазкой» и после первого же сезона его поспешили изъять из репертуара.
Еще во время работы над «Садом» Бурдонский предложил мне продолжить наше сотрудничество – подумать над пьесой с «армейским» уклоном, причем, на основной сцене. Масштабы ее, как известно, чудовищные. Как-то я посмотрел там пару спектаклей. В одном на сцене было много-много солдат, чуть меньше, чем в зале. В другом много-много генералов, так что от красных лампасов в глазах рябило (по-моему, дело происходило в Генштабе). Автором второй пьесы был Сергей Владимирович Михалков. На обсуждении он сказал: «Ну что ж, по-моему, спектакль тянет на Государственную премию». Он ее, разумеется, получил. К пьесе о современной армии душа моя не лежала. Но примерещилось театральное действо по мотивам военных рассказов Андрея Платонова. Не помню, по какой причине, но я медлил с началом работы, и Сашу это задевало. Он писал:
«Как решил с Платоновым? Я, грешным делом, понял тебя так, что ты мне или в меня не веришь, а потому решил оставить эту затею, а ведь это мой хлеб насущный. Ты уж проясни дело, я не обижусь на тебя, только не сласти пилюль и не напускай тумана – этого не люблю, да и не стоит портить то, что было доброго… Дай мне знать, что думаешь на сей счет, и мне полегче будет, а то ведь скажут, что ты так недоволен «Садом», что решил поставить на мне крест – не хочу таких речей за своей спиной, а если что имеешь сказать – скажи сам.»
Я попытался развеять его сомнения, написал заявку, хорошо понимая, что для генерала армии Епишева писатель Платонов в сравнении с писателем Михалковым – сомнительный авторитет.