Читаем Дура – Бенина мать полностью

Глазов: Ты опять ничего не понял. Не спеши осуждать, прокурор фигов! Обижаться в жизни можно только на себя. Держать обиду на кого-то неумно и даже вредно. Обидчик сам быстро нарывается на киллера. В тебе сейчас только зависть и злость, поэтому ты из сильного драчуна-мальчишки превратился в слабого человека… А тот очкарик-то твой наверняка стал сильным… И дело тут вовсе не в свободе, о которой стрекочут вокруг…


Бутов: Среди них сейчас многие дорвались до власти…А вот почему заработав деньги, многие рванули из России?


Глазов: Сначала думали, что Россия – оковы, а на самом деле, где еще такая почва для осмысления жизни… Да и рванули, положим, не все. Это, знаешь, скорее запретный плод. Многие скоро поняли, что от России очень трудно оторваться духовно…Другие, не менее мудрые, мыслят по-иному: «Здесь, конечно, я в говне, но в своем – стерпеть можно. А если уеду – могу оказаться в чужом»… Вот тебе никуда ехать не надо, потому что там сразу заклюют…


Бутов: Почему? Я тоже … Свободный человек…


Глазов: Свободный от мыслей. С полным их отсутствием. Как в химии, непотопляемый «свободный радикал».


Бутов: Слышь… Ильич… Я забыл, что такое «радикал»?


Глазов: Это кретин, который рождает кал.


Бутов: Да ну тебя…


Глазов: (немного погодя, вздыхая): А лишняя, брат, извилина, большая сила.


Бутов: А где ее взять, извилину-то?


Глазов: Ты стал жить в одиночестве, стало быть, презирая общество. У тебя должны появиться новые мысли…И ты становишься сильным…

Бутов: И много этих сейчас сильных?

Глазов: Сейчас на плаву – говно. Не вижу истинно сильных, которых можно уважать… Сильный протягивает руку, а не прячется за высокий забор или чужое гражданство.


Бутов: Слышь, Ильич, твои слова очень убедительны. За это надо выпить. (Обозревая пустую бутылку): Кончилась! Если … деньги остались, я мигом сбегаю.


Глазов (вынимая деньги): Возьми еще черного, огурчиков солененьких или капустки … Надо поесть, а то без закуски за косеем.


Бутов быстро выходит. Глазов вздыхает, оглядывается по сторонам,

Встает. Неожиданно натыкается на кого-то.


Саматова: Ты че, мужик!? Сиди спокойно.


Глазов: Ешь твою двадцать! Кто тут? (Немного оправившись от неожиданности): Ты кто?


Саматова: Бабушка в пальто.


Глазов: Женщина… Только этого не хватало… Чего прячешься и пугаешь?


Саматова:

Сами шляетесь неизвестно откуда. Будете теперь сидеть, пока не нажретесь до блевотины.


Глазов: А тебе-то что?


Саматова: Да ничего! На черта вы мне сдались?


Глазов: Что же затаилась?


Саматова: Сначала сама перепугалась, потом ничего, слышу, нормальные мужики. Пьют с разговорами. Вообще я мужика не боюсь – пуганная. Но двое – немного боязно.


Глазов: А мы собирались свечку зажечь.


Саматова: Это твой придурок нашел мою свечку.


Глазов: Так ты здесь и ночуешь?


Саматова: Ты прямо, как из КГБ … Всякое бывает.


Глазов: А у нас подъем настроения!


Саматова:

… Это старость в вас пробивается.


Глазов: Мы тебя не съедим…Выпивка – дело мужское. А старость… дело не простое. И не завидую я молодости. Сколько ошибок и глупостей.


Саматова: Только не надо… Неужели не завидуешь тем, кто помоложе?


Глазов: … Я только сейчас начал понимать себя и жизнь вообще…Сколько у тебя еще впереди, чтобы встать наравне.


Саматова: Не хочу наравне с пьянчугами!


Глазов: Знаешь, прошло время, когда я тоже готов был бежать за каждой юбкой.


Саматова: Неужели в таком подвале можно разглядеть женщину? В сегодняшнем обличии чувствую себя скорее бесполой…


Глазов (Вдохновенно): А ведь душа…тоже бесполая…


Саматова: Это красиво звучит, но ничего не меняет…Да и что собственно должно менять?


Глазов: Да все представление о жизни.


Саматова:

Жизнь, действительно, стала забавна. Вроде все позволено, и я пытаюсь стать сильной, почти крутой…


Глазов: Это современная философия: «Все мне позволительно, но ничего не должно обладать мною».

Саматова: Я в философии ничего не смыслю…


Глазов: Когда говорите «сильная», я предполагаю, что вы ратуете за отсутствие женственности.


Саматова: Женственность?… Не знаю, сейчас что и сказать…

Глазов: Можно и не говорить.

Саматова: По правде, не хочется говорить

… Даже сказать страшно, что я пережила … С квартирой залетела по-глупости… .Хотела заработать… А остаться без жилья – это очень страшно! … И теперь – в полной заднице…


Глазов: Сейчас все стремятся оттуда вылезти.


Саматова: Это верно… А другого пути, видно, нет. Так что, кто быстрее отмоется, тот и выживет.


Глазов: Сами залезли… Из страха и желания легкой наживы. Не на кого теперь пенять.


Саматова: Но одна надежда осталась. Обратилась к одному…крутому… все ему ни почем… и не такой уж страшный, даже романтик, по-своему.


Глазов: Понравился?


Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза