Дурная кровь

Скоро ему исполнится пятьдесят. Почти тридцать лет назад он был женат и провел в браке пару весьма неприятных лет. С тех пор его отношения с противоположным полом развивались ни шатко ни валко и вдруг сейчас, на пороге пятидесятилетия, переросли в настоящую круговерть ни к чему не обязывающих случайных связей. До сегодняшней ночи Нурландер полагал, что это — компенсация за годы подавленных инстинктов, и только сейчас ему пришло в голову, что это реакция тела на тиканье внутренних биологических часов. Ему представились ряды предков, чьи имена терялись в глубине веков и восходили к самому Адаму: у каждого из них был следующий в роду, которого он похлопывал по плечу, и это похлопывание сливалось в требовательное тиканье биологических часов: “тик-так, тик-так”, а голоса этих мужчин сливались в хоре, который твердил: “Не дай прерваться роду. Не будь последним”. Раньше Нурландер никогда не думал о детях, сейчас же эта мысль полностью завладела им: ему надо стать отцом, он хочет быть отцом, он должен

стать отцом. И все из-за этой странной женщины, почти его ровесницы, которая как весенний ветер ворвалась в его холостяцкую квартиру на Бундегатан, позволила себя оплодотворить и исчезла в осенней мгле. Они провели вместе не больше четверти часа. Теперь она носит в себе кусочек его жизни. Он был уверен в этом. И, вспоминая ее, понимал, что и она в этом уверена.

Мало-помалу Нурландер пришел к выводу, что лучше и быть не могло. Его гены будут жить дальше, предки перестанут постукивать его по плечу, а он избежит всех неприятностей, сопряженных с отцовством. На склоне лет сын — нобелевский лауреат — посетит его в доме престарелых, потому что поймет, от кого унаследовал свой талант, а поняв, сделает все возможное, чтобы, пока отец еще находится в добром здравии, отыскать его, упасть перед ним на колени и возблагодарить за дарованную жизнь.

Пронзительный гудок фуры вернул его к действительности, точнее сказать, в свою полосу движения, и он даже успел вписаться в поворот, ведущий к моргу Каролинской больницы, где его с нетерпением ждал неопознанный труп.

Пройдя по коридорам, мало чем отличающимся от коридоров полицейского управления, Вигго Нурландер спустился в знаменитый подвал и, встретив не слишком дружелюбный прием со стороны медсестры, наконец предстал пред очи легендарного судмедэксперта Сигварда Кварфурдта, господина семидесяти пяти, если не больше, лет, обладателя безупречных манер и невообразимо неряшливой одежды. Из всех врачей такая комбинация возможна только у ученых и патологоанатомов — и те, и другие не боятся вызвать неудовольствие пациентов. Его называли Квар Фурт^[42]

, и он действительно пришел на эту работу давно, быстро на ней освоился, очень долго на этом месте оставался и был известен своим черным юмором. Одну из старых шуток он не преминул тут же продемонстрировать Нурландеру:

— Батюшки, кто к нам пожаловал! Нурландер! Вы ко мне на прием?

— Вы знаете, зачем я здесь, — устало отозвался Нурландер.

Квар Фурт потряс маленьким целлофановым пакетом, и там что-то звякнуло.

— Имущество умершего, — сказал он и протянул пакетик Нурландеру. — Так сказать, движимое имущество. Ничего нового добавить не могу. Молодой и здоровый мужчина, последнее, что он ел — гамбургер, довольно жирный и почему-то с медом. Смерть наступила между двенадцатью и тремя часами ночи, точнее сказать нельзя. Четыре выстрела в сердце навылет. Умер мгновенно. А вот часы все еще ходят, что печально, — добавил он, кивнув на целлофановый пакет.

Нурландеру показали место на скамье возле морозильной камеры, вручили копии протоколов вскрытия, и он стал ждать прихода потенциальных родственников погибшего.

За то время, что Нурландер пробыл там, пришло шесть человек. Сначала появились пожилые супруги, господин и госпожа Йонсон, у которых пару недель назад пропал зять. Но так как в бумагах было сказано, что зять скорее всего удрал с немалыми деньгами жены в Бахрейн, где у него был гарем, но не хватало денег его содержать, то опознание проводилось только для проформы.

Йонсоны посмотрели на погибшего, надежда на их лице сменилась отчаянием, и они покачали головой. Судя по всему, им было бы очень приятно увидеть своего зятя именно здесь.

Нурландер посмотрел по сторонам. Холодный голый зал, вдоль стен — двери морозильных камер, безжалостный свет люминесцентных ламп, от которого тело убитого казалось еще белее. Нурландер поразился, насколько неприметным был мужчина. Ни одной запоминающейся черты. “Если бы потребовалось послать на “Вояджере” в космос фото типичного Homo sapiens^[43] мужского пола, более подходящего, чем этот юноша, не найти”, — с удивлением подумал Нурландер.

Но тут пришли два бывалых посетителя — их сын пропал в семидесятые годы, будучи еще ребенком. Эти родители принадлежали к категории людей, которые не теряют надежды, не могут успокоиться и принять случившееся как данность. Нурландер очень сочувствовал им, его глубоко тронуло такое долгое отчаяние и нежелание свыкнуться с горем.