Дурная кровь

— Машины, — скривился Чавес. — Мне пришлось задействовать целую армию людей на местах. Они проверили кучу машин. Выяснилось, что “вольво”, как правило, принадлежат примерным шведским гражданам. Ни одна из этих машин не была украдена или взята напрокат в ночь убийства. Мелкий воришка Стефан Хельге Ларссон, чей автомобиль исчез вместе с хозяином, обнаружился после месяца пребывания в Амстердаме. Дорожная полиция Дальсхаммара, не знаю, правда, где это находится, остановила его, цитирую, “в состоянии сильного наркотического опьянения” на магистрали Е4, где он ни много ни мало ехал по встречке. Но сейчас я в основном сфокусировал свое внимание на машине, зарегистрированной на несуществующее предприятие. Ею я сегодня и займусь.

— Отлично, — резюмировал Хультин. — Приступайте к делам. Мы должны взять его. И лучше бы вчера, как шутят бизнесмены.

— А что средства массовой информации? — спросила американка Черстин Хольм.

— Охота на ведьм продолжается, — ответил Хультин. — Продажа замков, оружия и сторожевых собак значительно увеличилась. Публика жаждет получить на блюде головы ответственных лиц. Прежде всего — мою. А заодно и Мёрнера. Он в панике. Если хотите, могу его позвать, он выступит перед вами с зажигательной речью.

“Как ветром сдуло”, — констатировал Хультин, оглядев мгновенно опустевший зал заседаний.

* * *

Арто Сёдерстедт сразу позвонил Юстине Линдбергер. Она была дома. Голос вдовы звучал на удивление бодро.

— Юстине у телефона, — сказала она.

— Это Сёдерстедт из полиции.

— М-м-м.

— Можно мне посмотреть ваш ежедневник?

— Что посмотреть?

— Ежедневник.

— К сожалению, он остался на работе. К тому же не понимаю, какое отношение он имеет к делу.

— Давайте я съезжу за ним.

— Нет, спасибо, не хочу, чтобы полиция шарила в моем столе. Мне его привезут. Вам придется приехать ко мне домой, чтобы его посмотреть.

— Можно прямо сейчас?

— Я недавно проснулась. Еще только десять минут десятого. Приезжайте в одиннадцать.

— Хорошо, увидимся.

“За это время она успеет кое-что подправить”, — коварно подумал Сёдерстедт.

Следующий шаг — банк. Тот же самый, что и у Эрика Линдбергера. И Юстине, и Эрика даже обслуживал один и тот же менеджер. Сёдерстедт позвонил и представился.

— Кто вы? — переспросил служащий.

— Полиция. Вчера вы любезно предоставили мне возможность познакомиться со счетом умершего Эрика Линдбергера. Сегодня мне нужно узнать состояние счета его жены.

— Это, к сожалению, невозможно.

— Это возможно, — медовым голосом возразил Сёдерстедт. — Я могу, конечно, получить официальное разрешение, но если вашему начальству станет известно, что вы препятствовали поискам одного из самых опасных преступников современности, оно вряд ли обрадуется.

На другом конце трубки повисла тишина.

— Я пришлю вам факс, — сказал менеджер.

— Да, как вчера, — проворковал Сёдерстедт. — Большое спасибо.

Он положил трубку и забарабанил пальцами по факсу. Вскоре из него стали вылезать листы, испещренные цифрами. Сёдерстедт в это время звонил в жилищный кооператив — выяснял условия, на которых Линдбергеры владели квартирой, звонил в базу данных владельцев автомобилей, яхт, недвижимости, разговаривал с сотрудниками налоговых органов и Министерства иностранных дел. Потом он позвонил коллеге, которому было поручено охранять Юстине Линдбергер.

— Она ждет меня в одиннадцать. Поедешь со мной и с этой минуты не спускаешь с Линдбергер глаз.

Закончив все приготовления, он, пританцовывая, вышел в коридор.

В одиннадцать часов Сёдерстедт уже стоял возле подъезда дома на Риддаргатан. Минутой позже — сидел на диване в квартире Юстине Линдбергер.

— Вот мой ежедневник, — сказала она и протянула ему книжечку. Сёдерстедт пролистал записи с невозмутимым видом, хотя его голова трещала от напряжения. В листах, скопированных из ежедневника Юстине, было семь обозначений, которые ему не удалось расшифровать. “Г” — дважды в месяц по понедельникам в десять часов утра, “Р” — в воскресенье в четыре, “С” встречалось время от времени по вечерам, “Бру” — каждый вторник в разное время, “ППП” — шестого сентября в 13.30, “У” — четырнадцатого августа весь день и “ВО” двадцать восьмого сентября в 19.30. Все эти сокращения он держал в голове и, сохраняя на лице простоватое выражение, на самом деле внимательно изучал официальную версию ежедневника, подвергшегося основательной цензуре.

— Что такое “Г”? — спросил он. — И “Р”?

Она замялась.

— “Г” значит “маникюр”, моего мастера зовут Гунилла. “Р” означает “родители”, каждое воскресенье у нас семейный обед. У меня много родственников, — добавила она.

— “ППП” и “У”? Как вы запоминаете все сокращения?

— “ППП” это обед с подругами, Паулой, Петронеллой и Присциллой. “У” — учеба в МИД, зарубежная журналистика. Может, хватит вопросов?

— “ВО”? — не отставал Сёдерстедт.

— Встреча одноклассников.

— “С” и “Вру”? — не меняя тона, продолжал он.

Юстине замерла, словно громом пораженная.

— Откуда вы это взяли, здесь такого нет, — проговорила она, пытаясь сохранять спокойствие.

Он галантно вернул ей ежедневник: