Дурная кровь

Стало заметно теплее – от ковра опавших листьев поднимались тонкие струйки пара. Кроны и стволы деревьев близ поляны образовали некое подобие беседки. Я начал потеть. Джош снял пальто, аккуратно его свернул и положил рядом с собой на скамейку. Он был педантичен во всем, с годами былые богемные замашки улетучились без следа.

– В итоге он заснул прямо за столом, а я помог ему добраться до кровати, укрыл одеялом и сварил себе кофе, – продолжил Джош. – Мне было жаль Эйба, но виноватым я себя не чувствовал. Наутро ситуация усложнилась: на пороге нашей квартиры появилась Люси. Она непринужденно сообщила, что решила пожить несколько дней со мной, швырнула свою сумку в угол комнаты, разделась и отправилась в ванную принять душ. Когда она появилась снова, причем абсолютно голая, Эйб как раз выходил из своей комнаты. Мне на секунду даже показалось, что его вот-вот хватит удар. Эйб молча взял пальто и ушел. Он вернулся только через пять дней, Люси к этому времени уже ушла. Я пытался о ней заговорить, но Эйб уклонялся от этой темы. Люси пару раз мне звонила, потом перестала, а я не искал с ней встреч.

Думаю, месяца через два после того случая Эйб сказал мне, что собирается в Париж.

Его жизненная ситуация была гораздо сложнее, чем моя, и, вероятно, он решил, что получение стипендии и отъезд из родного города мигом разрешат все проблемы. Профессора сразу оценят его интеллект и уровень культуры, он получит хорошее образование и заведет знакомства с влиятельными людьми. Эйб верил, что у него талант исследователя, и ждал предложения поработать в штате университета. Но все оказалось совсем не так.

Эйб был умнее и культурнее большинства жителей его родного города, и отношение учителей в школе было соответственным. Но в Принстоне он оказался среди молодых интеллектуалов Америки. На первом курсе Эйб изо всех сил старался доказать окружающим, что тоже достоин зваться интеллектуалом, но не очень-то преуспел. У богатых ребят в то время было модно жить на ограниченные средства, однако это вовсе не означало, что они горели желанием общаться с действительно бедными парнями. Поверьте, лицемерие тогда цвело пышным цветом. Неразговорчивый, скромный Эйб, хотя сам этого не сознавал, так и не смог расстаться с провинциальными привычками и предрассудками. Одевался он почти всегда строго, да еще норовил в самые неподходящие моменты продемонстрировать свою врожденную культурность, вероятно, чтобы как-то компенсировать чувство собственной неполноценности, которое проистекало из его бедности. Но, что хуже всего, Эйб каждый день проживал с осознанием того, что у него оставалось только четыре года на то, чтобы изменить свою жизнь. Из-за этого он не мог расслабиться и постоянно ходил с угрюмым видом.

Окружение отторгало Эйба, совсем как иммунная система человека отторгает чуждые формы жизни, которые пытаются проникнуть в его организм. Но он, вместо того чтобы измениться самому, винил во всем других. В результате Эйб еще больше замкнулся в себе и критически относился ко всему происходящему вокруг. Его успехи в учебе в лучшем случае можно было назвать посредственными.

Эйб не был ярким бунтарем, которому тайно завидуют ботаники, изгоем под флером таинственности его тоже сложно было назвать. На самом деле он был всего лишь постоянно раздраженным и очень одиноким парнем из провинциального городка.

Другими словами, все мечты Эйба развеялись, а время шло. Когда мы познакомились, он учился на последнем курсе. Он не представлял, что ему делать дальше, и все больше погружался в депрессивное состояние. После потери стипендии Эйб, чтобы как-то протянуть до получения диплома, подрабатывал в самых разных местах.

Единственным человеком, который симпатизировал Эйбу, была Элизабет Грегори. Если не ошибаюсь, ей было лет тридцать пять. Она владела небольшим бюро переводов, которое тесно сотрудничало с нашим университетом. Эйб летом проходил у них стажировку. Элизабет Грегори считалась самой красивой женщиной в округе, и многие студенты мечтали поиграть с ней в «миссис Робинсон и выпускник»[4]. Но ее холодность и отстраненность не уступали ее красоте.

Сейчас не вспомню, откуда я узнал детали ее личной жизни, но слухам в кампусе обычно доверяют.

Миссис Грегори была замужем за Мэттом Грегори, порочным пьяницей, который преподавал в Принстоне и был уволен после парочки грязных историй. Тогда не было принято придавать огласке случаи сексуального домогательства. Считалось, что подобная информация нанесет ущерб репутации учебного заведения, поэтому все решалось за закрытыми дверями правления и пряталось подальше от чужих глаз.

Кажется, к тому моменту, когда Эйб познакомился с Элизабет, Мэтт Грегори переехал в Нью-Йорк и вроде бы писал сценарии, но на самом деле просто куролесил по барам.

Однажды Эйб повстречался с миссис Грегори, и она поинтересовалась его планами на будущее. Она заметила, как он смутился, и спросила, как он отнесется к возможности поработать в Европе.

Можете себе представить, что это значило для Эйба!