Дурная кровь

Мне вспомнилась сука, которая выбирала – какого из своих щенков вынести из огня. Я представил, как Лукас Дюшан, тогда еще сильный мужчина, слушает, что говорит ему его драгоценная дочь. Как он принимает решение сделать то, что должен, потому что главное для него – спасти свою любимицу.

Мы все когда-то делаем выбор, а потом всю жизнь пожинаем его плоды. Джош решил бежать, чтобы выжить: он был слишком молод для понимания, что жизнь и выживание – не одно и то же. И нет таких стен и замков на дверях, которые могут спасти тебя от собственной памяти.

Я тоже не мог забыть момент, когда незнакомый голос в телефонной трубке сказал мне:

– Доктор Кобб? Доброе утро, сэр, простите за беспокойство, это касается одной вашей бывшей пациентки…

Я тогда сразу понял, о ком идет речь и что новость, которую мне сообщат в ближайшие несколько секунд, навсегда разобьет мне сердце.

Говорят, время лечит. Это не так. Когда с тобой случается что-то по-настоящему плохое, время просто разделяется на два разных потока. В одном ты продолжаешь жить, – по крайней мере, внешне это выглядит именно так. А в другом есть только этот конкретный момент, и он обрушивается на тебя снова и снова.

Глава двадцать первая

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, пять месяцев назад

Спустя несколько дней, когда я все еще пытался вернуться на правильный путь, я вдруг вспомнил, какой момент ускользнул от меня, когда я слушал аудиофайлы Джули.

«Он дал мне эту книгу, „Волны“. Вирджиния Вульф была его любимой писательницей, он постоянно ее цитировал. Думаю, он все ее книги знал наизусть…»

Тогда я перечитал последний параграф ее прощального письма: «Я помню цитату из твоей любимой книги: „Во мне не один простой человек, а множество сложных“».

Проверил в интернете. Это была цитата из книги Вирджинии Вульф «Волны». Но я никогда не был ее поклонником и никогда не обсуждал с Джули книги, за исключением «Божественной комедии».

Из наших разговоров мне мало что удалось узнать о бывшем парне Джули. Она только два или три раза назвала его по имени – Дэвид. Говорила, что незадолго до нашего знакомства у них была случайная интрижка. Ничего особенного. Просто спонтанный поступок, как она выразилась.

Сьюзан Дрессмэн позвонила мне два дня спустя, после Дня святого Патрика. Я проводил выходные дома в полном одиночестве, думал о том, что произошло, и писал длинный отчет в Управление профессионального медицинского поведения.

Отпустив пару шуточек, она перешла к делу.

– Все время думаю о нашей последней встрече. Я была чертовски зла на тебя, но потом поняла, что, возможно, была не права. Я смотрела тебе в глаза, слушала, как ты говоришь о Джули, и понимала: что бы я там ни думала, она действительно была тебе небезразлична.

– Нет, не так, я ее любил. Но ты была права, я допустил ошибку и теперь знаю, как должен поступить.

– Да, возможно, но…

Она умолкла. Мы оба ждали, кто заговорит первым. Первой была Сьюзан.

– Я тебе тогда наврала. Ты должен кое-что знать о Джули и ее прощальном письме. Письмо написано не тебе. Джули написала его Дэвиду Хислету, он сейчас живет в Детройте. Они были любовниками, но перед отъездом в Мичиган он ее бросил. Я знала правду, но не сказала, потому что злилась на тебя за то, что ты воспользовался ее положением. Во всяком случае, я так тогда думала и хотела тебя наказать. Поэтому я сказала ее родителям, что письмо написано тебе, чтобы они могли использовать его в качестве улики в будущем полицейском расследовании… Вот, собственно, о чем я хотела сказать. Да, я сегодня написала тебе письмо и послала в твой офис. Позвонила, чтобы убедиться, что ты практикуешь по тому же адресу и получишь его.

Я подтвердил, что адрес прежний и, поблагодарив Сьюзан, попрощался.

Письмо я получил в среду, но не стал его читать. Вместо этого я отослал в Управление профессионального медицинского поведения отчет, над которым работал все выходные.

Через два дня рано утром мне позвонил профессор Аткинс, который был заместителем председателя правления. Он был потрясен и растерян, не находил нужных слов. После того как я получил диплом, мы договорились, что будем встречаться время от времени, но не виделись уже несколько месяцев.

– На моей практике это первый случай, когда доктор сам выдвигает против себя обвинение в комиссию по этике, – сказал он.

Я рассказал ему, о чем думал последние месяцы и к какому выводу пришел. И о том, что не вижу другого выхода. В тот же день мы встретились в кафе, и у нас состоялся долгий разговор.

– Зачем ты такое с собой делаешь? – спросил меня Аткинс. – Нервы шалят? Ты хоть понимаешь, что можешь навсегда потерять лицензию? Сексуальные отношения с пациентами автоматически приравниваются к преступной небрежности. Вне зависимости от того, повлиял ли этот факт на ее решение покончить жизнь самоубийством. Да, ты совершил серьезную ошибку, я просто ума не приложу, как ты мог пойти на такое. Но на твоем месте я бы постарался найти другой способ себя наказать.