Дурная кровь (СИ)

Мозолистая ладонь сама собою, без ведома наёмника, коснулась пушистой косы, пригладила непослушные прядки и почему-то скользнула ниже, к талии, спрятанной грубой льняной рубахой не по размеру. Рубаху два дня назад подарила Дарая, чтоб по дому ходить, пока служитель долечивается. Одёжка, конечно, оказалась велика хрупкой колдунье и всё норовила сползти, обнажая острое плечо, а Верд ревниво бурчал и подтягивал ей рукав, чтобы Хорь или кто из слуг не заметили. Сползла рубашка и сейчас, но в тёмном коридоре, залитом сумерками, с единственным источником света от звёзд за окном их всё равно никто не мог потревожить. Поэтому мужчина не спешил, как завелось, поправить одёжку. Наоборот, заворожённо смотрел на тонкую кожу, сияющую бледностью в полумраке.

— Я хотел бы показать тебе море, — шепнул он, касаясь плеча обветренными губами как можно легче. И не понять, дыханием ли мазнуло, али и правда бесстрашный наёмник осмелел.

Он бы показал ей море. Подарил бы звёзды. Увёз как можно дальше от чужой тёмной магии, глупого короля, уверенного, что колдовство вредит его стране, мужиков с завидущими лапами — от всех бы увёз!

Она не отодвинулась, не вздрогнула. Склонила голову, обнажая шею, точно требуя, чтобы…

Верд прижался ртом к белоснежной коже, дыша ею, напиваясь ею, как самым крепким и самым желанным вином на свете!

Не оцарапать бы шершавыми, огрубевшими губами…

Дурная тяжело, горячо задышала, пряча лицо, чтобы стоном не призвать ненужных свидетелей, чтобы не спугнуть мгновение.

Да к шваргам всё! К жестоким, раздирающим сердце на части, жрущим беззащитных грешников шваргам!

Точно ломая ледяную корку, с треском, с болезненным всхлипом он развернул девушку к себе, прильнул губами, нырнул так глубоко, как только мог, ощущая вместо ледяного холода жар и мягкость, сходя с ума, умирая от выбирающегося наружу, незнакомого, огромного чувства. И рождаясь заново беззащитным, кричащим от нового, непонятного, всепоглощающего…

На миг оторвавшись от неё, как от живительного источника, Верд подхватил девушку на руки:

— Дурная… Нежная… Моя!

Глава 15. Своя рубашка ближе к телу

Они целовались повсюду.

На морозе у колодца, ощущая, как трескаются губы; в закутке у печи, пока Дарая не хлестала их полотенцем; у постели демонстративно умирающего Сантория, пока он, возмущённый наглым пренебрежением, не начинал ругаться и грозить всеми карами небесными и, пока они не наступят, земными. В последнем случае Верд просто клал на пухлую румяную физиономию друга подушку и слегка прижимал, пока служитель не закончит осуждающие проповеди.

Добро похмыкивающий и крутящий усы Хорь не гнал их: в большом доме отчего же не приютить гостей, тем более что эти не ленились, помогали по хозяйству, да и Дара отнеслась к колдунье как к родной, сразу заявив, что, скорее, вытолкает за порог самого Хоря, чем позволит вытурить девочку. Оттого троица не спешила. Санни наслаждался теплом и сытостью, помноженным на возможность не поднимать отяжелевшего зада из кровати, а Верд, кажется, и вовсе забывал, что куда-то направлялся, глядя на порхающую Таллу, смущённо опускающую хитрющие глаза каждый раз, как он зажимал её в уголке и бессовестно тискал.

— Ну пусти… — потребовала дурная, с готовностью ныряя за плотную занавеску в большой общей комнате и едва ли не первая вешаясь ему на шею.

Мужчина собственнически запустил руки под её рубашку, жёсткими пальцами оглаживая дрогнувший от прохлады живот, пробираясь выше, туда, где бледная кожа ещё нежнее, а касания ещё желаннее.

— А ты закричи, — потревожил он жадным вздохом пушистые локоны, — позови на помощь, я сразу отстану.

Девушка откинула голову, подставляя шею под требовательные губы, обвисая у него на руках.

— Спасите, — хихикнула она тихонько, чтобы и правда вдруг кто не прибежал, выгнулась навстречу желанным прикосновениям. — Убивают… Ты же меня так проглотишь!

Верд и не спорил, пощекотал языком покрасневшее от их общего жара ушко:

— Проглочу. И тебе понравится.

Колдунья с готовностью отвечала, доверчиво, нежно трепеща в широких мозолистых ладонях, требуя больше ласки, больше любимого мужчины.

— Знаю…

Она позволила усадить себя на подоконник, торопливо, пока мужчина не передумал, обхватывая его ногами за бёдра.

— Эй, развратники! — заколотили в окно со стороны двора. — Чтоб вас!

Дарая погрозила кулаком, пунцовая не то от работы на холоде, не то от увиденного зрелища. Верд сразу сконфузился, спустил девушку на пол, а Талла скорчила подружке недовольную рожицу:

— Завидно?

— А то! — грудно расхохоталась колдунья, довольная, что спугнула полюбовничков, как весенних птах.