Душа армии

«Нога ногу подкрепляет, рука руку усиляет», учил Суворов. В этих шести словах все значение сомкнутого строя в прежние времена, когда атаковали развернутым строем батальонов, когда встречали атаки в полковых тяжелых колоннах. Теперь, когда строи стали жидкими и цепи редкими, когда вся боевая работа как будто ушла в звено, нужны ли ротные, батальонные и полковые ученья, сомкнутый строй, отбитая нога, барабанные бои и музыка церемониальных маршей?

Люди, одетые в военную форму и поставленные в строй до известной черты будут оставаться со своими мыслями, со своими убеждениями, каждый будет иметь свою душу, и они не сольются в одну общую полковую душу до тех пор, пока не произойдут какие-то явления, которые уменьшат их рассудочные, обособляющие способности, пока их мысли и чувства не будут в одну сторону ориентированы, пока их восприимчивость ко внушению не достигнет наивысшей степени.

Иными словами, строй есть толпа, которую надо сделать психологической толпой, послушной воле начальника. Сомкнутый строй, хождение в ногу под барабан или музыку, стройное движение колонны с песнями, церемониальный марш под полковой оркестр, — это все средства приучить людей отрешиться от себя и воспринять коллективную полковую душу. После такого общего, волнующего движения люди разойдутся по звеньям, рассыплются в цепи, уйдут совсем из строя, распущенные по баракам или палаткам, но еще долго их личная душа будет отсутствовать, долго еще будет оставаться горделивое сознание принадлежности к мощному организму — своему полку.

И потому ученья в сомкнутых строях, нога, барабанный бой, щегольской ружейный прием, маршевая песня и музыка имеют значение и теперь, ибо они повышают чувства бодрости, храбрости, помогают одолевать животный страх.

Часть, обученная общему приему, привыкшая к сомкнутому строю, в минуту робости и расстройства, тогда, когда вот-вот готова начаться паника, этими привычными командами, этим «чувством локтя» приводится в порядок. Вид сомкнутого строя, вид толпы, повинующейся начальнику и с ним единомышленной, влияет и на противника, внушая ему уважение и страх перед такою частью.

Скобелев, когда он видел, что идущая в бой часть расстроена, что лица бледны и в ней являются отсталые, останавливал такую часть и командовал ружейные приемы или пропускал церемониальным маршем. Коллективная душа возвращалась к полку, и часть успокаивалась.

«18-го июля 1877 года, — пишет С. Гершельман, — под Плевной один из батальонов был приведен в порядок производством ученья ружейных приемов. Когда неприятель был не далее 45 шагов, батальон держал «на караул» Турки не выдержали и повернули.»[25]

1-го ноября 1917-го года, когда я был окружен матросами и красногвардейцами в Гатчине и фактически находился уже в плену у большевиков, я был вызван на расправу на двор Гатчинского дворца.

Громадная, в несколько тысяч человек, толпа красногвардейцев и матросов сплошь покрывала двор. У самого входа, затурканные и ошалелые, стояли около четырехсот казаков 9-го Донского казачьего полка. При моем появлении на двор временно командующий полком, Войсковой Старшина Лаврухин скомандовал:

— Смирно! Господа офицеры! Я поздоровался, как всегда:

— Здорово, молодцы 9-й полк.

Полк дрогнул и дружно и громко ответил по старому:

— Здравия желаем, ваше превосходительство!

Этот ответ спас мне тогда жизнь и отсрочил на целые сутки мой арест и увоз в Смольный институт.

Герой романа Куприна «Поединок», подпоручик Ромашов, жалкий слабовольный юноша, не любящий строя и не понимающий военной службы, плохой фронтовик, на неудачном, утомительном смотру командующего войсками округа попадает в строй всего полка, всех его шестнадцати рот, двух тысяч человек, вдруг получивших одну душу, и испытывает следующие, душу возвышающие чувства:

«…Вторая полурота прямо! — услыхал Ромашов высокий бабий голос Арчаковского. И другая линия штыков, уходя, заколебалась. Звук барабанов становился все тупее и тише, точно он опускался вниз, под землю, и вдруг на него налетела, смяв и повалив его, веселая, сияющая, резко красивая волна оркестра. Это подхватила темп полковая музыка, и весь полк сразу ожил и подтянулся: головы поднялись выше, выпрямились стройные тела, прояснились серые, усталые лица…

…Капитан Слива вышел вперед — сгорбленный, обрюзгший, оглядывая строй водянистыми выпуклыми глазами, длиннорукий, похожий на большую, скучную обезьяну.

— П-первая полурота… п-прямо!

Легким и лихим шагом выходит Ромашов перед серединой своей полуроты. Что-то блаженное, красивое и гордое растет в его душе. Быстро скользит он глазами по лицам первой шеренги. «Старый служака обвел своих ветеранов соколиным взором», — мелькает у него в голове пышная фраза, в то время, когда он сам тянет лихо, нараспев:

— Вторая полу-рот-а…

«Раз, два! — считает Ромашов мысленно и держит такт одними носками сапог. — Нужно под левую ногу. Левой, правой?» И с счастливым лицом, забросив назад голову, он выкрикивает высоким, звенящим на все поле тенором:

— Прямо!