– Да, он нам тоже так объясняет свой интерес к этому обветшавшему строению.
– Универмаг – памятник архитектуры.
– Вы юрист. Скажите, в чем настоящая причина?
– Я вам уже сказал. Да мне тоже кажется, что Шеин неровно дышит к этому месту. И дело не только в дорогой земле. Может, это связано с воспоминаниями юности?
– Насколько я понял, ваша семья… ваша мать знакома с Шеиным давно?
– Они вместе работали еще в советской торговле, – Краузе усмехнулся. – Я пацан был, не мне судить, но, кажется, наш Борис Маврикьевич в годы своей юности активно искал покровителей… покровительниц… Тогда система торговли была чем-то вроде закрытой масонской ложи. Связи и рекомендации… смешно, но знаете, это до сих пор работает – еще те московские связи, те рекомендации, те семьи… Правда, стало что-то слишком много питерских товарищей, и они как-то это не секут, толкаются локтями, а зря… Москва всегда останется Москвой.
– Шеин в молодости был знаком с пожилой женщиной, бывшей балериной – некой Августой Маньковской. Ваша семья ее не знала?
– Нет.
– Она жила в доме… серый дом возле универмага.
– А, «генеральский»… Старуха-балерина… Что-то я припоминаю… Шубы у нее были норковые до пят и палка… Знаете, такая вычурная, с рукояткой, инкрустированной янтарем… Видел ее пацаном, ребята во дворе болтали, что она любовница была какого-то маршала…
– А где вы жили в то время?
– На Пятницкой улице, пять остановок на троллейбусе. Я к матери на работу приезжал и пацанов знал окрестных. Там площадка, футбол – во дворах, – Краузе усмехнулся и потер подбородок. – Как начинаешь вспоминать… как жили… А куда денешься – детство… Детство – это наше все.
– А про те старые убийства, Иннокентий Григорьевич… – начал было Гущин.
– Мать никогда со мной об этом не говорила. Мне всего тринадцать тогда исполнилось, она оберегала меня.
– Я понимаю, но…
– Потом, конечно, обсуждали… Маньяк, животное.
Маньяк… Он произнес это буднично, с каким-то даже безразличием… деланым, как показалось Кате.
– А при чем все это сейчас? Все эти воспоминания? – спросил он после паузы.
– При том, что мы усматриваем некую связь.
– Какую же?
– Ну скажем – единство места, – ответил Гущин.
– А, понимаю. Вряд ли… столько лет прошло. Мне вот уже за сорок, а этому типу должно… Нет, как юрист я в это не верю.
– Возможны и другие варианты.
Краузе посмотрел на Гущина.
– Да, конечно, возможны, вам виднее.
– Где вы находились в ночь первого убийства? – спросил Елистратов.
– Тогда, тридцать лет назад, или сейчас?
– Сейчас.
– И тогда, и сейчас – дома. Тогда с мамой, сейчас с женой. Мы все наши вечера проводим вместе с женой, у меня на редкость счастливый брак.
– По нашим данным, вашу машину видели в ту ночь во дворе того самого «генеральского» дома.
– Кто это вам сказал?
«Чисто адвокатский вопрос, но на такие вопросы не дают ответа следователи и опера», – подумала Катя.
– Уборщица Гюльнар Садыкова, ставшая по странному стечению обстоятельств второй жертвой, – Елистратов решил нарушить правила.
– Она ошиблась, бедняжка. Как она могла узнать мою машину, когда я лично… я с трудом могу узнать ее на фото? Я ее видел мельком, и для меня, простите, все азиаты вообще на одно лицо, я их не различаю.
– И все же, что вы можете по этому поводу показать?
– Ничего. Она ошиблась.
«Она не ошиблась, – сказала Катя сама себе, – она правду сказала, только вот очной ставки между вами уже не проведешь».
– А вчера с восьми вечера до девяти утра где вы находились?
– Я обязан отвечать?
– Желательно, конечно, вам же нечего скрывать?
– Я приехал к матери вместе с женой. Мы решили провести на Рублевке все выходные. Надеюсь… надеюсь, мать моя вам это сейчас подтвердила?
Катя смотрела на его лицо. Он лгал им. Странное чувство возникает, когда кто-то лжет, – не по-взрослому, не по-адвокатски, а вот так – откровенно, почти по-детски, как маменькин сын, стараясь изо всех сил это скрыть.
Глава 36
ЧЕГО ТАК ВСЕ БОЯТСЯ?
– М-да, фрукт этот Краузе-младший, – хмыкнул Гущин, когда допрос завершился.
– Наблюдение за ним установить? – Елистратов жевал «гавану». – Он всего в одном списке у нас, а Шеин вон в трех сразу… За кем приоритеты? Правда, есть еще показания убитой Садыковой, увы, на протокол никем не записанные. А он юрист… И мамаша вон как орлица… Насчет биоэкспертизы тоже пока рановато, наши там все возятся с материалом. И потом факт один налицо, и от него никуда не денешься.
– Какой факт? – с любопытством спросила Катя.
– Тот, что Федор Матвеевич с вашей подачи мне к делу оперативно-разыскному велел приобщить – до выяснения… рапорты.
– Рапорты патрульных вневедомственной охраны?
– Факт налицо, – Елистратов усмехнулся. – Много я всего в своей жизни читал, но такого… Но все равно – факт есть факт, и он задокументирован. Обязаны проверить.
– Боже мой, как же это хорошо, – Катя вскочила. – Какой же вы славный… умный… Вот, Федор Матвеевич, я же вам говорила… Я не знаю, что они слышали, эти ребята, но они не врали, понимаете? И вы… и мы обязаны узнать. Так… продавщицы тут у вас пока еще в управлении?
– Да, следователь прокуратуры с ними беседует, а что?