Александр Жулин

ДУША УБИЙЦЫ—2

Кусочно-непрерывное повествование

Александр Жулин… Кто он? Откуда?

Где проживает? В Москве, в Париже, в Сан-Пауло?

Никто не ответит на этот вопрос!

Говорят, его книги пользуются успехом на Западе. Но там, говорят, он — Алекс Жюль. Говорят, говорят еще… Мало ли что еще говорят! Но он прислал рукопись почтой!

Мы ответили почтой.

И по почте же получили ответ.

Он все делает почтой! Может быть, он где-нибудь там и скрывается?

Но он — русский. Да, безусловно!

Просто так уж у нас повелось, что признание писателя идет через за… Запад.

И все же, чем он берет, этот автор?

Острый, детективный сюжет — и юмор, ирония, озорство — если хотите, французского толка. Беспощадный, чисто русский показ темных сторон человека — и фантастика, мистика, даже гротеск. Сцены драк и насилия — и сцены любви… такие особенности!

Тем не менее, если за всем этим не крылось кое-что поинтереснее, мы бы не стали так уж стараться, читатель, предлагая Вам эту книгу.

Купите ее — не пожалеете!

Украшенная сюжетными иллюстрациями художника В. Шелушкова, она станет отличным подарком другу Вашего сердца!

Мих. Перикрылов

От редакции

Напуганные всей этой таинственностью, приводим образец подписи автора:

Ведь я-то считаю: настоящий рассказ сродни любовному приключению!

Обвораживающее тайной начало… Стремительное, неумолимо влекущее действие… Бурное извержение страсти, мгновения сладостного небытия и… Полет в сферы иные, прикосновение к трансцендентальному!

Александр Жулин. Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником»

ДУША УБИЙЦЫ — 1

Рассказ

Кличкой Барон этот человек был обязан Леониду Леонидовичу. Почему Барон — непонятно. Он был короткий и толстый. И лысый. Самое примечательное в его внешности — шея. Она плавно вырастала из круглых плеч и кончалась в макушке, обрамляя лицо. Детская игрушка матрешка — вот что при виде его приходило на ум, и, как матрешка, он выглядел вполне добродушно. Две складки жира под подбородком, губы, растянутые щеками как бы в новые складки, наивные глазки…

В общем, скорее добродушный болван, чем Барон, но с Леонид Леонидовичем не поспоришь. А и зачем спорить, если все равно я открыл этого человека и рассказ о нем пишу я, а не какой-то там Леонид Леонидович.

Случилось же так, что он подтолкнул меня сзади. Слегка. Возможно, от гoрячечного возбуждения.

Я оглянулся. Смотрю — стоит человек, что называется, дуб дубарем. Вернее, дубариком, потому что — напомню — выглядел очень уж безобидно.

— Что толкаешься?

— У-у! — сказал он вместо ответа.

Я проследил его взгляд: не может оторваться от пальто Леонид Леонидовича. Необычное, в общем, пальто, снаружи — сплошь беличьи шкурки. Сто или тысяча — миллион! — хвостиков, и все болтаются.

— Тыщу рубликов стоит!

— У-у?

Он не поверил. Я потом убедился: во всем и всегда не доверял он этому миру.

— Точно! Хочешь такое?

Я сказал это так просто: чтоб подразнить. Но вера с неверием соединялась в нем причудливым образом: не поверив в тыщу рублей, он поверил моему предложению.

— У-у-у! — сказал он, и меня словно встряхнули.

— Леонид Леонидович! — я закричал. — Вот он пойдет брать Пшеничникова!

Леонид Леонидович оглядел это чудо. И если мое предложение возникло случайно, то он глубокомысленно замолчал.

— Человек с высокой помехоустойчивостью, охарактеризовал наконец итог своих размышлений (на помехоустойчивость как вспомнилось, тестируют стрелков и штангистов). А затем: — Пойдешь брать Пшеничникова?

— У-у! — подтверждающе.

— Как тебя величать?

— Арнольдом!

И мы прыснули: такое редкое иноземное имя, и у такого дубарика!

— Будешь Бароном!