— Я выпил! — послышалось сзади.
Потрясенный, я оглянулся. Он был бледен и как-то особенно толст: капли пота стекали по рыхлым, подрагивающим складкам лица. И он поднимал чашку. Как под гипнозом, я следил за этой бордовой керамической чашечкой. Вот она взмыла высоко-высоко, зависла, вот медленно опрокинулась: последняя тонкая струечка вяло упала на стол… Ну, что ж!
Я повернулся к балкону…
Я повернулся к балкону и… не увидел его!
Ни пальм, ни фонтанов! Выходит, швейцар не надул? Выходит, я обидел зря человека?
Вовчик сзади тошнился и кашлял.
«Может быть, мой прыжок не напрасен? — думал я, летя вниз головой в четырехмерном пространстве. — Может быть, именно сейчас и начался у него процесс очищения?»
И я летел и летел, и наслаждался небывалой свободой, а время парения растянулось безмерно, и серый панцирь асфальта, казалось, нисколечко не приближался…
Но как же он пил этот кофе, бедняга-а-а-а-а?