Душа убийцы (сборник)

Прошила в комнату, приняла лошадиную дозу лекарства.

Подумала: интересно, что же больше всего ему во мне не понравилось? Скоро стало легко, отстраненно, пустила горячую воду, мягко легла, ожидая, пока ванна наполнится. А потом полоснула по венам. Сначала было чуть больно, потом ничего, тепло плотной воды боль поглотило. И, когда засыпала, увидела наконец себя девочкой. И папа целовал ей глаза и макушечки.

— Счастливая будет! — целовал папа макушечки, а она, шутя, отбивалась:

— Ну где ты был? Я ждала тебя! Давай поиграем!

— Несчастная девочка! — говорила, рассчитывая на возражение, мама. — Надо ж было взять худшее и от меня, и от тебя! — Мама была худенькая, веснушчатая, юная.

— Две макушечки — значит: счастливая! — смеялся отец: — Две макушечки, на каждой — по голубку! Одна не останется, будет жених, будет семья. А глаза-то, глаза! Чистые, нежные! — и вновь целовал, а девочка, хохоча и кокетничая, подставляла ему то один глаз, то другой, но никак не макушечки.

Так, с безмятежной детской улыбкой, она и заснула.

«Наша девочка» еле-еле сумела его отловить. Гневно дыша в трубку, накинулась: — Послушайте, где это вы шастаете? Я звоню, звоню!.. Он…. Вы понимаете, он опять топал тогами, как слон!

Виктор Алексеевич долго молчал. Затем с ледяной, медленной яростью вогнал в ее глупые уши: — А теперь послушайте вы! Я не приду! Я на больничном. Я завтра на похороны… Катитесь вы, знаете!..

Теперь замолчала она. Он слушал прерывистые, быстрые вздохи, готовясь теперь врезать по-черному, но вдруг

услыхал:

— Я с вами! Виктор Алексеевич я буду у вас!

— Да не с мамой, не с мамой! — сразу расстроился он.

— Это неважно, не бросайте меня! — голос был неожиданно жалобен, слаб.

…На похоронах вместе с ними обоими было семь человек. Его не знали, но перед ним расступались. Казалось ему, слышал шепот в свой адрес.

Когда отходил от нее, кто-то коснулся руки.

— Не мучьте себя, — сказали ему. — Это судьба!

Взглянул в глаза говорившей, но не мог признать в ней знакомую.

— Не казнитесь, — все говорила ему эта женщина, девушка, как ее? Лицо ее начало расплываться. — Она, верно, была не в порядке. Вы понимаете? Ну кто в наше время?..

Он вдруг испугался. Испугался услышать что-то очень точное, бьющее в цепь безошибочно и безжалостно. Защищаясь, поднял ладони.

— Хотите, я вас провожу? — Ему хотелось схватить пальцами, выжать серую слизь с раздутой, обманчивой маски, в которую расплылось лицо. «Замолчи!» — застрял в горле крик — Вы одиноки, я одинока, я нас провожу! — не затихали слова.

Он поднес пальцы, которые крючились, которые невозможно было разжать, к злой, ему сострадающей… Но зачем ему сострадать?.. Поднес их к этой коварной маске, но… Неожиданно для себя провел ими по мягкой и гладкой, чуть морщинистой коже.

— Виктор Алексеевич, это — судьба! — послышался шепот, и из колыхавшихся контуров маски проступило лицо: испуганное, мокрое и дрожащее. — Идемте ко мне.

— Ловите момент, Витя! Знаете, это о ком? — внезапно он произнес и позволил взять себя под руку. — Ромео поймал момент, — зло продолжал, позволяя вести куда-то себя. — Ромео поймал «нашу девочку»!.. «Наша девочка» поймала Ромео!..

Что-то пискнуло рядом, локоть повис. Недоуменно повел он вокруг освобожденной рукой никого. Только где-то уже далеко промелькнула темная тень. Он не стал напрягать зрение, опустошенный куда-то побрел.

— Никакая смерть не бывает бесцельна! — бормотал, уходя. — Ах, бросьте, оставьте, какая судьба? Никаких генов нет! Врете вы, Врете!

Литература, как и любой вид искусства, есть способ выявить и передать ощущение родства душ человечьих. Иначе: литература есть способ выражения автором своей любви к человечеству. Беда же заключается в том, что у каждого автора есть лишь узкий круг, вполне определенный круг почитателей…

Не признания в пресловутых широких читательских (нечитающих) массах ищу я и, уж конечно, не славы! Но чтобы мои томики на заветней полочке нашли свое место у некоторых!

Александр Жулин.

Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником».

ВСЕ СМЕШАЛОСЬ В ДОМЕ БОЛКОНСКИХ

О любви в наши дни

— Александра Сергеевна, Александра Сергеевна! - пропищала из кухни эта тощая вертихвостка, — не могли бы вы за молоком последить, пока я занимаюсь бульоном?

Иван Петрович, полулежа в подушках, пожал плечиком: надо идти!

Александра Сергеевна поднялась — с львиной грацией. Современно крупная, современно пластичная. Замедленно вышла, ощущая спиной волнующий взор.

И обрушился шквал.