Душа убийцы (сборник)

Услышав меня, он затоптался, оглядываясь. Вдруг пошатнулся так, словно получил неожиданный пендель под зад. И побрел. Из кармана брюк, обтянувших его толстые ляжки, торчало горло бутылки. Его брюхо свисало над бедрами, лысина венчала располневшую голову… он был жалок и стар!

— Афродита! — я крикнул. — Что ты с ним сделала?

Несомненно, это она лягнула его! Несомненно, она меня слышала! Невозмутимо она продолжила путь.

И тут следим за ними на пригорок взлетела стайка из семи крошечных мотоцикликов. Длинношеии, они были одинаковы: поблескивали веселые спицы, серебрились округло задки, лукаво светились желтые фары. Да, они были все как она — Афродита! Только руки и ноги у них были от Стаса — стальные.

Они были очень красивы, эти близняшки, и все — на одно лицо.

Однако для мастера такое увидеть убийственно: пошлость, штамповка!

Схватившись за голову, я провожал взглядом жужжащую кавалькаду. Утро выдалось теплое, славное, с внутренним солнцем в тумане, и, повинуясь спокойной радости утра, я поднял с земли тоненький прут. Гибкий хлыст?

Песок оказался влажно-покорным. Водя прутиком туда и сюда, стирая ладонью и приминая негодные линии, я вырисовывал силуэт. Новая мотоциклетка должна быть маленькой, юркой, быстрой в разгоне… Назвать ее Стеллой?

Тут колыхнулись две темные тени: одна от меня справа, другая по левую руку. Было жарко, но те, от кого шли эти тени, были, похоже, одеты то ли в плащи, то ли… — да, ткань стекала от округлых плеч к ногам вольно, просторно — в халаты. На головах — прямоугольные тени от шапочек.

— Одну минуту! — заторопился я, пытаясь запомнить те линии, которые вспыхнули для меня на песке. — Подождите минуту!

Но они уже наклонялись ко мне…

Стелла?

Я видел ее за несколько дней до санитаров в халатах. Я встретил и признался ей — первой, единственной! — в своей странной особенности. Не дав ей раскрыть рта, я оттарабанил все то, что видел в прозрениях о ее сегодняшней жизни — тогда, четырнадцать лег назад. Затем поспешил сообщить о том, что узнал о ее будущем. Она и сейчас была не в порядке, впереди я обнаружил жуткую яму. Выворачивать руль нужно немедленно, бесповоротно! — так я считал и так ей объяснил. Вот для чего я раскрылся.

И она мне поверила. На удивление просто, легко, с ясной улыбкой. И пообещала, что обязательно примет необходимые меры. Обдумает хорошенько — и примет. Пока, до свиданья! — сказала онa.

— Смотри же! — сказал я сурово. — Это очень серьезно.

И я решил никому не рассказывать, какой увидел ее. Может быть, она и сумеет еще вывернуть руль, не будем мешать.

Что вы спросили? Ах, это! Не хочу и думать о том, кто накапал на меня в психбольницу. Не хочу и не верю. Прощаю.

А по мне, так литература делится на сообщительную и энергетическую, условно, конечно. Критерий энергетической литературы прост: ее хочется перечитывать. Она вводит структуры души в автоколебательный, резонансный режим. Смеешься ли, плачешь ли, ужасаешься — все это следствие размашистых, очищающих колебаний души.

Сообщительную литературу читаешь с интересом, может быть, большим — если несет она действительно новое, захватывающее сообщение для второго прочтения обычно ее не хватает (если, естественно,

все понял при первом). зато своевременная сообщительная литература расходится мгновенно и огромными тиражами, тогда как литература энергетическая нуждается в читателе подобного тебе настроя души.

Александр Жулин.

Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником».

ПИВОСОС

Записки уставшего

Я остался один.

Неудобно признаться, но перед штормом у меня сохнет в носу, я чихаю, сморкаюсь, из глаз текут слезы… Я предупреждал их, товарищей по команде, я настаивал и ругался, чихая, а они верили радиосводке, они ржали, будто пираты над струсившим пленным, они отпихивали спасжилеты,

которые я совал в их изнеженные, инеллигентские руки, они тыкали пальцами в направлении сонно-спокойной воды, и, в конце концов, ради шутки столкнули за борт меня.

Но только столкнули, как это и началось.