Не раздумывая, воин схватил ближайший и опорожнил его. Лучше умереть еще, еще и еще, чем жить, подчиняясь тому, о ком ты узнал всё. Можно ли считать жизнью существование по приказу Смерти? Воин был более чем уверен, что яд окажется в обоих сосудах и ему придется умирать, корчась под ногами смеющегося правителя в страшных муках. Но тот сдержал слово: Фирэ выбрал безвредный. Содержимое второго кубка повелитель выплеснул в миску своей собаке, и несчастный пес, вылакавший пойло, взвыл, заколотился на полу, а потом издох, изрыгнув кровавую пену.
— Он у твоего стражника, — сбрасывая доспехи и оставаясь в одном тонком балахоне, который тут же подвязал на талии обычной веревкой из конского волоса, ответил бывший воин.
Перед ним расстилалась пустыня, от горизонта до горизонта. И юноша побежал прочь.
Правитель вышел вслед за ним и кликнул стражу:
Беглец спасался от погони. Если его догонят, то отнимут главное — Память. Впереди, словно оазис для умирающего скитальца по пустыне, мерцал храм Бессмертной Птицы. Именно — мерцал: пот заливал глаза Фирэ и выедал их пуще горючих слез, а раскаленный воздух разрывал грудь точно ржавыми крючьями.
А войско Черного Горизонта, хромоногого воителя, огненными саламандрами нагоняло его.
Юноша в последнем рывке, обожженный самой прыткой ящерицей, нырнул меж двух колонн храма в неизвестность. И огненная волна отхлынула.
Он очутился возле храмового бассейна. Какие-то люди окружили его. Их было много, и беглец не смог сосчитать их количество. Они стали вначале называть свои имена, потом спросили его. Он ответил, что Фирэ.
— Так ты Коорэ! — с улыбкой радостного узнавания сказал некто, и в нем бывший воин признал Атембизе, которого последний раз видел дикарем Ишваром на Рэйсатру.
— Где Учитель? — в нетерпении спросил Фирэ. — Мне многое нужно сказать ему!
— Нам всем нужно сказать ему многое, — ответили юноше. — Мы ждем его прихода…
— Его Восхождения?
— Нет, нет. Его объединения. И теперь у него и у нее своя битва, мы уже не в силах помочь им чем-либо.
И тут Фирэ увидел стоящую возле барельефа быка златовласую женщину в синей одежде. Он тотчас подошел к ней, упал на колени и прижался лбом к ее руке. Она опустила голову и грустно усмехнулась:
— Тринадцатый… Самый непокорный, самый противоречивый, самый любимый… И… так похожий на него…
— Прости меня, Танрэй… — прошептали губы Фирэ, а сам он согревался в солнечных волнах, идущих от нее. Согревался впервые за много тысяч лет.
Танрэй провела рукой по его темным волосам:
— Чтобы найти свою Попутчицу, тебе нужно покинуть Ростау. Так иди! Иди, и вернетесь вы вместе. Если будет, куда возвращаться…
— Будет! — крикнул Фирэ, вскакивая на ноги. — Будет! — добавил он и растаял за колоннами храма.
ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ИЮЛЯ. МЮНХЕН
Андрей не перестал еще видеть медленно растворяющиеся в воздухе колонны храма, когда разум его уже уловил звуки из другого пространства.
Рядом стояла толстозадая медсестрица и вопрошала, в состоянии ли он принять посетителей. Серапионов тут же поднялся, и слабой болью напомнил о себе некогда перебитый хребет. Андрей почти привык к тому, что садиться нельзя, и поэтому занял свое любимое место у окна. Стоя, разумеется, стоя…
Отсюда была прекрасно видна «его» беседка. Ему почему-то захотелось добавить — «счастливая беседка».
— Угадай, кто? — в палату, чуть приотворив дверь, заглянул Рушинский и скроил презабавную мину. — Гостей ждешь?
— А как же! Добрый день, — Андрея радовала любая возможность поговорить на родном языке, хотя после своего отчетливо запомнившегося сна он точно знал, что русский ему вовсе не родной…
— Заходьте, барышня! — Виктор Николаевич кхекнул, посторонился и пропустил в помещение свою старшую дочь. — Вот, мамулю поехала проведывать, да как про тебя услышала — ни в какую уезжать. Пока, грит, Андрюшу не увижу — в машину не сяду!
— Па, ну что ты выдумы… — она осеклась.
Рушинский повел плечами, пожал Андрею руку и отошел в сторонку, выкладывая из кейса обещанные книги.