Личинки дернулись не в ритм. Что-то нарушило их жизнь. Движения гусениц теперь больше походили на предсмертные конвульсии. Так извивается червяк на раскаленных камнях.
— Дядя Дима!
Дмитрий с трудом оторвал тяжелый лоб от осыпающейся коры мертвого тутовника. В глазах Аксенова необычайным образом соединились тоска и радость освобождения.
— Что, сэр Алексашка? — заставил себя пошутить молодой человек и поднялся с колен.
— А скажи, если я кому-то что-то дал на время и позабыл об этом, а затем вспомнил и попросил вернуть — я прав?
— Безусловно.
— Ты сам произнес это, Сетен, — улыбнулся мальчик, и это была улыбка взрослой женщины.
Аксенову захотелось что есть сил закричать, завопить от радости в раскаленные небеса. Глухо зарокотал гром над рекой. А Саша продолжал говорить, наслаждаясь звучанием своего звонкого и нежного голоса, взахлеб, счастливо, но уже на языке, который был способен понять лишь тот, чье имя было названо им напоследок. И заструились, помчались горным ручейком стихи забытого народа:
—
Дмитрий нежно погладил мертвый ствол дерева и посмотрел в лицо мальчика:
— Однажды ты сохранила жизнь Коорэ, сестренка, теперь и он сохранил тебя. Вернется то, что было отнято, ибо ты вспомнила, наш златовласый душехранитель. А остальную часть ученику не нужно видеть. Уходи, Коорэ!
Саша развернулся и вприпрыжку побежал к пристани, куда как раз подходил большой пассажирский катер. Спустя двадцать минут судно проплывет под «быками» моста, похожими на зубы крокодила, цедившего воду реки. Мальчик уже не увидит, как над островом мелькнет сверкающее змеиное тело, как ослепительная вспышка поразит сухое дерево.
Расколотый надвое, загоревшийся, громадный ствол медленно рухнет вниз, а из разорванных туч сплошной стеной вырвется ливень, пожирая огонь.
И лишь неровный, расщепленный пень высотой в Сашин рост останется стоять. Старый трухлявый пень, как и было предречено.
— Ты сама нам это предсказала, Ормона… — мрачно глядя на гнилые дымящиеся опилки, пробормочет Тессетен.
Ормона успела увидеть только извивающиеся ультрамариновые спирали возмущенного Перекрестка иного мира. Она ощущала себя обездвиженной, закованной в ствол мертвого дерева. Возглас ярости вырвался из груди изгнанного Разрушителя. Она так привыкла жить в слиянии с тем, кто давал ей столько сил, кто оберегал ее от остальных, а остальных — от нее…
— Сетен! — закричала
Ответом ей было урчание надвигающейся грозы. Подступало что-то неминуемое. И это пугало даже Разрушителя, так давно лелеявшего идею о возвращении Изначального «ничто»…
— Сетен! Пусти меня назад! Мы прошли с тобой столько, сколько не выдержит ни металл, ни бумага — рассыплется в прах! Все бренно, кроме нашего единения! Пусти меня, возьми в свое сердце! Я не желаю оставаться здесь!
«
Она бессильно завопила, пытаясь раздвинуть пределы своей неожиданной тюрьмы. Сколько раз она попадала в плен! Да хотя бы в их последней битве — битве под Сеистаном… Нет, не тогда… Позже…
— Я знаю… — молвил Теймер-ленг, хромой хан Тамерлан. — Что в руках твоих, Са?
Закутанная в черное покрывало,
— Не желаю! — ответил властелин мира. — Не желаю! Пусть лучше вечная смерть, небытие!
Но забормотала