— Сержант Коптеев. Кто едет с вами?
— Девушка. Она... еще спит, — телохранитель бросил на нее короткий взгляд.
— Это ваша жена? — уточнил сержант.
— Почти.
Двое других, не участвовавших в разговоре, с пониманием усмехнулись.
А ведь они сейчас потребуют и документы «без пяти минут жены»… Девушка так и не определилась, успел Саша взять ее паспорт или нет…
…Из черной дыры смутных воспоминаний в сознании Ренаты неохотно, как подтопленный айсберг, выплыл момент, когда, сообщив о гибели хозяина, папин телохранитель внимательно взглянул на девушку и слегка отпрянул, чем-то пораженный до глубины души. А она, теряя сознание и уже не чувствуя ног, привалилась к стене и начала сползать на пол. Но взгляд серых глаз Саши и страх его — неподдельный, смешанный с изумлением — запечатлелся в ее памяти…
— У девушки есть документы?
Голос сержанта ворвался в сознание Ренаты, будто из другого мира.
— Паспорт, — Саша все так же осторожно достал ее документы («
Тон ровный, но в нем прозвучало такое… такое… Рената даже «проснулась». Таким тоном отец разговаривал с подчиненными. И милиционеры неосознанно подобрались.
Боже, что он делает?! Папа всю жизнь ясно давал понять Ренате: если видишь перед собой представителя правоохранительных органов и не знаешь его, то сторонись, как чужой собаки. Никто не знает, лизнет пес руку или вцепится тебе в глотку. Чужая душа — потемки, как говорится. Если у тебя нет над собакой хозяйской власти, то обходи ее за три версты.
— Сокольникова? — Коптеев оторвал взгляд от паспорта Ренаты и вложенной между страничек карточки-доверенности на машину и взглянул на девушку. — Вы, случайно, не дочь
Рената догадалась, что под выражением «того самого» он подразумевает прошлые военные заслуги полковника Сокольникова.
Горячая ладонь Саши слегка сжала ее коленку: «
— Да… т-товарищ сержант, — пролепетала она, еще не зная, к чему это приведет.
Коптеев еще раз козырнул Саше, когда возвращал документы. И козырнул уже
— Уезжали бы вы отсюда, — не очень-то настойчиво посоветовал Коптеев. — У нас тут рейд…
Саша кивнул, и лицо его хранило жесткое, очень знакомое Ренате, выражение. Милиционеры отошли к своим.
Телохранитель неспешно прогрел двигатель, а Рената в то же самое время поправила спинку своего и водительского кресла. Ого! А из Саши получился бы неплохой офицер! Но, быть может, в прошлом у него и был военный опыт? Что она, в сущности, о нем знает? Мало ли как изменила судьбы людей недавняя перестройка? Рената однажды слышала о нескольких, ныне бомжующих, «афганцах». Отец рассказывал. Кажется, в связи с тем, что открывал какой-то центр поддержки для бывших боевых товарищей. Теперь вот — Чечня… Нет, для Афгана Саша, конечно, молод, а вот в войне, которая охватила нынче весь Северный Кавказ, участвовать мог…
Рената вспомнила о рейде, про который сказал Коптеев.
— Что, интересно, за рейд? Как вы думаете?
Саша выдержал длинную паузу, и девушка уже решила, что отвечать он не собирается, но губы его наконец разомкнулись:
— Тут недалеко «зона», двенадцатая, по-моему… ИТУ... Наверное, кто-то сбежал, теперь ищут...
— Только этого не хватало... — проворчала Рената. — А если они сообщат в Новосибирск, что проверяли нас?
На этот раз телохранитель не счел нужным отвечать. Случиться могло что угодно, зачем об этом говорить? Только беду кликать…
Машину снова стало швырять из стороны в сторону. «
— Болит? — Саша сбавил скорость. — Загляните в «бардачок», там у Александра Палыча аптечка. Должен быть «Анальгин»…
Едва не плача, Рената отыскала таблетки, проглотила сразу две, не запивая. Поморщилась от горечи. Ничего, зато, разжеванные, быстрее помогут. Наверное. Хоть бы помогли!
Саша одной рукой вытащил из кармана пачку сигарет и щелкнул зажигалкой. Ренату затошнило: сказались и голод, и боль, и то, что ее укачало.
— Меня сейчас вырвет… — простонала она, торопливо опуская стекло со своей стороны и высовываясь наружу.
Телохранитель тут же выбросил сигарету:
— Извините...
— Когда уже это кончится?! — Ренату прорвало. — Я устала, я вся грязная, у меня все болит! Я хочу есть! Понимаете? Есть!
— Понимаю. Простите, что не предусмотрел передвижную ванну и грудное вскармливание…
— Ничего, ничего вы не понимаете! Лучше бы меня пристрелили в Новосибирске…
— Еще не поздно вернуться, как скажете, — черты его бледного от усталости лица снова приобрели жесткость.