Душевные омуты

Чем более навязчива внезапная идея, тем глубже лежат ее корни и тем сложнее обосновать ее появление. Роджера вырастила набожная, воспитанная в пуританстве мать, которая имела над ним полную власть. Его отец страдал хронической болезнью. Всякие мысли о теле, о сексуальности, даже о женщине постоянно смешивались у Роджера с внушениями подавлявшей его матери. Это глубинное расщепление между его естеством и традиционным пуританским воспитанием продолжилось во время его учебы в приходской школе и затмевалось резким появлением чувства вины при возникновении сексуальных мыслей. Спустя много лет Роджер стал мучительно страдать от этого расщепления, которое активизировалось, как только ему на глаза попадалась привлекательная женщина или у него рождалась сексуальная фантазия.

Как мы уже отмечали, вина часто выступает в виде защиты от тревоги. Таким образом, чувство вины заставляло Роджера отказываться от самых естественных мыслей, а его внезапно появлявшаяся навязчивость приводила к снижению ощущения тревоги, когда он исповедовался перед женой, словно та была строгой монахиней или подозрительной матерью. Роджеру трудно было даже признать, что в его поведении воспроизводятся детские страхи, заставляющие его превращать свою жену в мать. Это расщепление было таким глубоким, что его одержимость этой идеей и сопутствующее ей чувство вины стали навязчивыми. Хотя он не мог одними усилиями сознания прийти к истокам этой старой идеи, ему удалось изменить свое поведение: однажды он написал исповедь и отдал ее аналитику, а не стал доводить до бешенства жену.

Джордж тоже страдал от глубокой эмоциональной травмы. Он помнил, как однажды, когда ему было девять лет, он увидел, что мать вышла из дома, села в чужую машину, бросила на него безразличный взгляд и уехала навсегда. Когда Джордж стал взрослым и женился, он был убежден в том, что жена его тоже бросит. Он следил за ней, пытался контролировать всю ее жизнь и фантазировал о том, как она проводит время с другим мужчиной. В годовщину своей свадьбы они отправились в путешествие в другой город. Когда Джордж принимал душ, к ним номер вошел гостиничный служащий. В этот момент Джордж решил, что жена сразу же отдалась этому таинственному любовнику. Когда она предложила ему пойти к психотерапевту, он настаивал на том, чтобы она под гипнозом рассказала ему правду и прошла множество тестов на детекторе лжи, – что она и сделала.

Как и Роджер, Джордж страдал от первичной травмы и превратил свою жену в мать (подобно тому, как Эдип сделал мать своей женой). К несчастью для обоих мужчин, их травма была столь ранней, что оказалась недоступной для терапии, а потому неисцелимой. Ни когнитивная терапия, ни ее бихевиоральная модификация, ни активное воображение – ни то, ни другое, ни третье не могли пошатнуть их одержимость иллюзией.

Есть примеры, когда навязчивость при всей ее болезненности может питать творчество или стать основой жизни человека. Когда скульптора Генри Мура спросили, как ему удается продолжать заниматься творчеством в течение многих десятилетий, он ответил, что в нем была такая великая страсть, что она не смогла целиком найти выход в движениях резца, долота и чекана.

Лауреат Нобелевской премии поэт Уильям Батлер Йетс тоже пятьдесят лет страдал навязчивой одержимостью. В 1889 г. он увидел прекрасную девушку, ирландскую революционерку Мод Гонн, стоящей в дверном проеме среди цветущих яблонь. Позже он сказал, что с этого началось величайшее несчастье в его жизни. Спустя пятьдесят лет, находясь на смертном одре, он все еще продолжал о ней писать. Йетс везде следовал за ней. Он неоднократно предлагал ей выйти за него замуж, и всякий раз она его отвергала. Он обещал ей перестать писать и посвятить себя целиком ее миру, но она продолжала заниматься политикой, проходя свой путь к «Несчастьям», в которых была отражена трагическая история Ирландии[91]. Йетс понимал, что путь его возлюбленной предопределен судьбой, а потому не мог ее удержать. Тогда он написал о ней:

Встала печальная девушка с алыми губами,

И в слезах ее было видно величие мира.Она была обречена, как Одиссей, на морской поход,И горда, как Приам, убитый своим окружением[92]

.

На протяжении десятилетий Йетс был поглощен своей навязчивой одержимостью Мод Гонн. Время от времени он даже хотел покончить жизнь самоубийством, чувствуя патетическое отчаяние и безнадежность.

Но у меня, презренного, остались только сны;Я постелил их тебе под ноги;Мягче ступай, ибо ты идешь по моим снам[93].