Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений

Джейн постоянно пребывала в такой депрессии, которая возникает из-за обращенного внутрь гнева. Она нападала лишь на одного человека, на которого ей было позволено нападать, – на саму себя. Под ее поверхностной лучезарной радостью мерцала ярость. Такое количество негативной энергии должно было находить какой-то выход. В детстве она ни разу не могла себе позволить удовлетворить свои истинные потребности – выразить свое возмущение. Поэтому возмущение постоянно у нее накапливалось и скрывалось за ее Персоной, которая никогда никого не должна была обижать, и со временем Джейн так идентифицировалась с этим ложным заботливым Я, что бессознательно обратила его в профессию, благодаря которой она смогла продолжать лечить все больное человечество. Хотя Джейн хорошо выполняла свою работу и люди были ей благодарны за ее деятельность, она по-прежнему оставалась травмированным ребенком, который мог поддерживать свое хрупкое психическое равновесие только посредством экзистенциальной лжи.

Поворотной точкой в психотерапии Джейн стал тот момент, когда ее родители, жившие в другой части страны, вернулись в город, где жила она. Ее головные боли стали совершенно невыносимыми, и она осознала и то, что в намерения родителей входило снова заставить ее исполнять роль заботливой сиделки, и собственный страх, что теперь она не сможет соответствовать этой роли. Страх, который она испытывала и который сначала защищал ее от чувства вины, был чувством ребенка, лишенного выбора и обязанного проявлять благоразумие ради благополучия семьи.

Когда Джейн смогла объективно оценить свою вину, свой страх и свои головные боли, она увидела в них защиту от той бездны гнева, которая в ней существовала. Когда Джейн смогла произнести то, что до сих пор произнести не могла, когда она смогла выразить свою ярость и сказать родителям НЕТ, ее головные боли прекратились. Конфронтация с родителями действительно стала самым трудным эпизодом в ее жизни. Несмотря на переполняющий ее детский страх, теперь она стала взрослой и устанавливала границы там, где их раньше никогда не было.

Насилие, которое Джейн испытала в детстве, интериоризировалось и стало очень «токсичным». Куда «хорошая девочка» могла деть свою ярость, кроме как направить ее на саму себя? Присущая ей психодинамика самобичевания по своему смыслу перекликается со смыслом поэмы Уильяма Блейка «Ядовитое дерево», написанной в 1794 г.:

Я был разгневан на своего друга:Я сказал ему о своем гневе, и гнев прекратился.

Я был разгневан на своего врага:Я не сказал ему о своем гневе, и мой гнев вырос[99]

.

Затем автор (лирический герой поэмы) обильно «подпитывает» свою злобу страхами, слезами, улыбками и уловками, – именно так, как это научилась делать Джейн. Спустя какое-то время запретные плоды с этого дерева становятся ядовитыми и причиняют вред не только окружающим, но и тому человеку, в душе которого они созрели. На ядовитом дереве, как и на райском Древе Познания Добра и Зла, растут горькие плоды, в частности, мигрени; выкорчевать его можно, только пройдя через очищающий катарсис, который не мог выдержать ребенок. Джейн не могла пойти на риск и противостоять эмоциональному напору, от которого ей приходилось защищаться, поскольку мигрени становились все сильнее и поскольку она, наконец, стала достаточно сильной, чтобы признать гнев, который всегда несла в себе. Этот гнев был не только закономерной реакцией на ее травму – он стал для нее источником энергии, необходимой, чтобы измениться и сделать все, чтобы исцелиться.

Труднее всего преодолеть гнев, если мы признаем, что основную проблему представляем мы сами, что нам мешают жить наши убеждения. Несомненно, одним из самых потрясающих открытий, сделанных теми, кто стремится к познанию и ответственности, является осознание собственного бессознательного соучастия в причинении себе зла. Из истории Джейн хорошо видно, что постоянный страх, лежащий за нашими защитами, наше ложное Я, принимать очень трудно. История Джеральда показывает, что не менее трудно перестать делать проекции и ненавидеть окружающих. Но сложнее всего признать сам факт того, что мы сохраняем внутри свою травму. Апостол Павел сказал приблизительно следующее: хотя мы знаем, что есть добро, мы добра не делаем. Картина Айвана Олбрайта в Институте искусств Чикаго называется так: «То, что я должен был сделать и не сделал».

Кому из нас не известна едкая горечь этих слов? Кто из нас не просыпался в четыре часа утра, чтобы осознать ужасную истину: мы готовы ругать себя за то, как мы распорядились своей жизнью, за то, кем мы стали, за то, что мы сделали для других. Мы можем испытывать при этом стыд, грусть или депрессию, но и то, и другое, и третье можно считать той долей гнева, которую мы направляем на себя.