Душевные омуты. Возвращение к жизни после тяжелых потрясений

Приведенные выше примеры свидетельствуют о том, что склонность к панике может иметь биологическую основу. Столь же справедливо и то, что такому поведению мы можем научиться у воспитывающих нас родителей или других авторитетных для нас людей, испытывающих подавленные эмоции. Но приступ паники может возникнуть и вследствие подмены конкретного непостижимым. Если я продолжительное время концентрирую свое внимание на большом пальце ноги, он начнет болеть, и вскоре я смогу поверить, что эта боль предвещает смертельную болезнь. Ощущение ипохондрии легко возникает из нормальной заботы о своем здоровье. Тогда человека невозможно убедить в том, что у него нет рака, нет инфаркта, что он не умирает. И все же чрезмерная озабоченность состоянием своего здоровья в чем-то предпочтительнее непомерного ужаса перед тем, что может случиться. Ипохондрия, по крайней мере, дает нам ощущение контроля, потенциального выздоровления. Гораздо легче искать какую-то мнимую причину болезни, чем смириться с той истиной, что человек умрет, что он не властен над вечностью. Вместо того чтобы осознать катастрофу и вынести ее, мы продолжаем бессознательно ощущать катастрофу, страдая от приступов необузданных эмоций.

«Преодолеть» паническое расстройство психики (по существу – любое состояние тревоги) значит осознанно пережить катастрофу, т. е. прямо взглянуть в глаза ужасной реальности. Сумев это сделать, мы можем ее выдержать как взрослые люди и даже найти в себе возможность ее принять и раз и навсегда с ней смириться. Если человек не обладает такой способностью, значит в следующий раз незаметно для себя он обязательно собьется с узкой тропки и снова окажется в непроходимых зарослях Пана. Мы уверены в том, что Пан, человек-козел с раздвоенными копытами, обязательно находится там, как крокодилы, которые нам в детстве мерещились под кроватью, или чудовища, которые скрывались в шкафах; и мы точно знаем, что он обязательно появится, чтобы поживиться нами.

Как уже отмечалось в главе 5, под воздействием страха все мы склонны воспроизводить характерные типы поведения. Мы можем не замечать, что в ситуациях стресса у нас появляется типичное беспокойство: мы можем бессвязно пролепетать вполне уместную фразу, а можем поклясться в чем угодно, не отдавая себе отчета. Даже выражение «встать не с той ноги» свидетельствует о рутинном течении нашей жизни: не только из-за того, что мы ежедневно повторяем привычные действия, но из-за того, что зачастую бессознательно организуем наше бытие под воздействием бессознательного диктата магического мышления.

Магическое мышление характерно для детей, для так называемых первобытных культур, а также для взрослых, если под воздействием травмы они оказались в состоянии регрессии. Путем магического мышления мы можем убедиться в том, что наши мысли и наше поведение определенным образом воздействуют на внешний мир, а мир незаметно воздействует на нас. Наше отношение к предрассудкам осознается лишь наполовину. Атлет, проживая победную полосу жизни, может надевать одни и те же нестираные носки при каждой игре, пока, наконец, эта полоса не оборвется. Любителям развлечений желают «сломать ногу», чтобы доброе пожелание не вызвало гнева богов. Я до сих пор ловлю себя на том, что стараюсь не наступать на трещины, чтобы у моей мамы не болела спина.

Каждый из нас бессознательно изобретает ритуальное поведение, чтобы защититься от действия смутных и темных сил. Если наш ритуал не действует, мы ощущаем все возрастающий страх. Мы приходим в ярость, если не получаем вовремя газету, если что-то упускаем из виду или если нам приходится изменить привычный маршрут. Подобные ритуалы становятся магическими талисманами, которые защищают нас от невыносимой мысли, что мы всегда одиноки и редко оказываемся в окружении друзей. Наши ритуалы – это шаткие дамбы, которые сдерживают напор океана страха, но какими бы шаткими они ни были, мы все равно за них цепляемся.

В самый пик невротического расстройства, связанного с навязчивой одержимостью, человек бессознательно «выбирает» подходящие ему мысли и стили поведения, которые служат ритуализированной защитой от переполняющего его страха. Применение новых антидепрессантов выявило их побочное воздействие, связанное с ослаблением интенсивности навязчивого мышления. Но у всех нас есть мысли, от которых мы хотели бы избавиться. За любой защитной навязчивой одержимостью скрыт аномальный страх. То, на что я могу посмотреть открыто, может на какое-то время испортить мне настроение, зато это утратит надо мной всякую власть.